Дурные - Ксения Михайловна Спынь

пыльная и какая-то вся поникшая, обвисшая на тонких крепких нитях, словно они только и заставляли её висеть так, изображая призрачный вальс неясно с кем, неясно для кого, неясно, чего ради.

Агнешка чему-то грустно усмехнулась, достала из поясной сумки ножик.

— Не держи её, жизнь, — она щёлкнула лезвием и потянулась наверх, к нитям. — Не держи её.

— Тебе кто разрешил? — Лана, успевшая пройти вперёд, резко развернулась.

— Да ладно, я её просто хочу освободить.

— Кто тебе разрешил решать, кого освобождать, а кого нет? Может, она хочет так висеть!

— Лан, — Агнешка остановилась и обернулась с чуть испуганной улыбкой. — Это кукла.

— Какая разница, кто это?

Голос её взвился до крика праведного гнева и там сломался где-то наверху.

— Хорошо, — Агнешка аккуратно, напоказ, сложила нож. — Хорошо, я его убираю. Вот, всё, — ножик исчез в сумке.

Лана недоверчиво, раздувая ноздри, следила за ней. Агнешка сделала шаг от куклы.

— Тебе реально поспать надо, — она качнула головой. — Скоро на людей кидаться будешь, а не только на меня.

— Доедем — посплю, — Лана развернулась и быстро зашагала по коридору, в конец, к мигающей лампочке.

— Так и будешь сама вести? Пока не доедем? — Агнешка двинулась за ней. Алиса последовала за ними, чуть в отдалении.

— Да, — Лана остановилась почти в самом конце коридора, рассматривая что-то в одном месте на стенке. — Идиоты.

— Кто?

На стене, на одной из проплешин между мутной зеленью, кто-то выцарапал «Momento mori».

— Мементо, — процедила Лана. — Мементо мори, а не моменто. Есть у кого ручка или карандаш?

— Маркер? — неуверенно предложила Алиса.

— Давай.

— Лан, ты серьёзно? — невольно хохотнула Агнешка.

— Мементо мори, — Лана жирно, несколько раз обвела выведенную «e» поверх нацарапанного. — Мементо — от слова «память», а не от слова «момент».

Алиса, машинально глянув на запястье, вдруг замерла и судорожно втянула воздух.

— Что?

— У меня часы остановились, — сказала она спокойным, упавшим голосом. — И я только сейчас это заметила.

Все три переглянулись между собой.

— Идёмте, — сказала Лана.

Полторы коридорных лампочки продержались ещё с минуту, а вот основной зал рухнул во тьму почти сразу, и по нему пришлось выбираться ощупью.

А снаружи — чёрная буря.

Она выла и бежала по тёмному небу над крыльцом скорыми мелкими клочьями. Бузина раздувалась сердитыми волнами и не хотела никого уже пускать обратно. С той стороны сетки лягух посверкивал им фарами. Фонари вокруг него не горели.

— Замок! — заметила Лана. — Замок на воротах упал!

Они бросились к машине наперегонки с тенями. Те уже пропахали асфальт острыми крохкими разломами, и их точёные узкие силуэты протягивались к колёсам лягуха.

Нелли приветствовала ленивым помахиванием руки. Из радиоприёмника, радостно хрипя и кашляя помехами, распевало: «durch Nacht und Flut ich spüre dich…»20 Сзади, издалека, от истока дороги, по верху и низу шёл низкий рокот и катили валы черноты — как будто за ними переставало уже что-то быть. Как будто там ничего.

Лягух рванул вперёд. Колёса его успели вовремя, хотя что-то почти сразу попало под них. Лана вела аккуратно и сколько можно быстро, но что-то мешало всё время, цеплялось, не давало двигаться дальше — только как в зернистом чёрном сиропе, в котором кажется лишь, что бежишь, шевелишь ногами или колёсами, а на самом деле они вращаются в кошмаре, вязком и одноместном, как бы ни был ты хорош. Лягух прыгнул. Его тормознуло и дёрнуло назад в воздухе. Заднее стекло пропорола длинная трещина — кто это так дурно вскрывает консервы…

— Лана, дай мне руль! — Агнешка припала сзади к её креслу. — Дай мне руль!

Лана свернула лягух к обочине от наперерез черкнувшей дорогу тени. Они с Агнешкой быстро поменялись.

Быстро — это пара секунд — это было слишком долго сейчас. Волна прошла по салону, стукнулась от стекла к стеклу, подбросила и распотрошила ящик с аптечкой, раскидав между едой и креслами белые салфетки. Агнешка, перехватив рычаг, вжала педаль, и лягух развернулся и вильнул по дороге. Радио поперхнулось и перескочило со станции на станцию. Приёмник запел хрипло:

«Ты была одна, в доме тишина, не работал даже телефон, мужа не было, не было отца, потому что все ушли на фронт…»21

Тьма метнулась за окошком мелким и быстрым мельканием.

— Поздно? — Алиса развернулась к остальным. — Да?

Агнешка, широко и оскаленно улыбаясь, подхватила с радио:

— Поцелуй меня и обними и не гадай о том, кто я!..

Несколько колёс поднялись от земли и вновь грохнули в асфальт, и всю машину враз сотрясло.

— Аккур-ратнее… — прошипела просяще Лана, вцепившись в диван пальцами.

Маленькие юркие ударились в стекло, и блеснуло — пастью? — как ключи, когда достаёшь ночью у подъезда, чуть-чуть только блеснут — если успеть, если быстро закрыть за собой дверь…

Стрелка спидометра уткнулась в предел.

— Нет, Агнешка, это максимум, — Лана посмотрела из-за её плеча. — Я тоже так делала.

В ушах заревело так громко и утробно, что не стало слышно друг друга на минуту, или половину, или четверть. Впереди, в прыгающем свете фар иногда виднелись клочки дороги. По бокам наступало. Сзади не было ничего.

Алиса перестала оглядываться. Она села прямо, поправила лямку у шеи и вытерла хлюпающий нос.

— Думаю, мы можем попрощаться? — спросила она.

— Можете попрощаться, — каким-то чужим голосом ответила Агнешка, не отрывая взгляд от дороги. — Но думаю, мы выедем в этот раз.

Лицо у неё, высвеченное странным ненормальным свечением, заострилось и фанатично мчалось навстречу трассе. Казалось, она не видела ничего другого, кроме трассы, кроме её мелькания, и не думала ни о чём другом в этот момент — просто не могла подумать, как фантомы-фанатики не думают о фоновых фантомах.

Колёса снова разомкнулись — кажется, все четыре — с дорогой. Тёмной полосой та пролетела где-то внизу. Мелькнули ветки. Мелькнул свет. Откуда-то мелькнул свет, а потом снова ветки, и ветки, и ветки леса…

— Чёрт. Ты что сделала? — выговорила сквозь зубы Лана, то ли в ярости, то ли с восхищением, сложно было разобрать. — Ты что сделала? Как ты это сделала?

— Мы оторвались! — крикнула Агнешка, когда под колёсами вновь захрустела лесная просека. Дворники дёрнулись и скинули со стекла несколько сухих листьев. — Ну разве не класс?

Стволы вокруг мирно стояли в сумерках. Впереди, между макушками деревьев, сквозило рыжеватое зарево — закат, восход… Не так уж важно. Агнешка сбавила скорость до нормальной, выдохнула, откинула голову на кресло.

— Последний раз мне было так хорошо, когда мы отбили того парнишу у омоновцев, — она будто всё ещё кого-то перекрикивала. — На митинге, ещё до войны. Ну, то есть,