Сага о девочках. Песнь первая - И. Каравашкин

умирать, всё самое интересное пропустите.

– Что может быть интереснее интенсивной эфтаназии прирождённого лузера? – шмыгая носом, пробурчал я, ещё сильнее натягивая одеяло на голову.

– А хотя бы то, что ваш сотрудник на днях будет защищаться, а, как вам такой вариант?

– От кого – защищаться?

– От аттестационной комиссии. Маркиз у нас дипломник, как-никак.

– А я тут причём?

– Как это – причём? А благодаря кому он практическую часть проработал?

– О-о! Я еще и подопытный кролик, оказывается. Доктор, дайте мне какую-нибудь таблеточку, чтоб я обратно в кому впал, а?

– У меня встречное предложение. Давайте, я вам дам таблеточку, от которой настроение у вас, наоборот, улучшится? Да уже от одной мысли, что не каждый лузер может стать уникальным кроликом в эксклюзивном опыте, вас должно распирать чувство гордости, а вы тут скукожились.

– Доктор, а у него теперь всегда так будет резко настроение меняться? – задала Мадам робко вопрос.

– Не должно. По показателям у него всё в полном порядке. Это он симулирует. Я прав, больной?

– Доктор, мне и так хоть в петлю, а вы напоследок ещё и издеваетесь, – я уже почти рыдал.

– Позвольте, – не согласился Доктор, – это вы, что-то, наговариваете. С чего бы это мне над вами издеваться?

– Ну вы же всё видели. Там, на записи со сканера…

– Видел. И не только я. Все видели, так ведь, Миссис Эприл? – Доктор призвал в понятые Мадам Директрису.

– Конечно. Я тоже всё видела! – и заглушаемая моим стоном отчаяния, добавила, – ты мой герой! Я тобой так горжусь!

– Вы, если на счёт своей боевой техники так расстроились, то смею заверить, сама Мадам Мафдет вас хвалила. Сказал, что для вас, это было очень неплохо. И она признаёт свою неправоту, в том, что не разглядела в вас потенциал. Поэтому клятвенно обещает костьми лечь, но натаскать вас на первый дан.

Я, весь в запутках, выставил свою вытянутую от сложности восприятия сказанного Доктором рожу из-под одеяла:

– А как же…

– Что? Что вы там себе навыдумывали? Вы для нас всех герой. Вы спасли жизни наших соратников. Вы спасли задание. Вы не испугались, не струсили, и не сбежали. А ваши мотивы вполне объективны, если вы о них.

– А о чём ещё-то мне?..

– Неподготовленным, неснаряжённым, не имеющим представления, что может ожидать, это, конечно, ошибка ваша. Но желание делом доказать, что вы чего-то стоите – это у наших соратников ценится превыше всего. И теперь вы имеете полное моральное право считать себя достойным быть старшим над своей группой.

– Так это что получается? Я типа – не лох?

– Нет, вы точно не лох, – категорически подтвердил Доктор.

– Ты не лох, ты – придурок! Вот, кто ты. Я тут вся перепугалась. Думала у него осложнение какое, на голову. А он тут сопли распустил, как школьник, – Мадам была чем-то очень рассержена. – Доктор, а у него точно не птичий грипп? Почему он постоянно бредит?

– Какой еще грипп? С чего ты взяла-то? – в целом, кроме слабости и стыда, я ничего такого не ощущал.

– Да я, когда тебя на ступеньках нашла, ты бредил уже вовсю. Рвался куда-то, в какую-то точку. Вот я и подумала, что у тебя лихорадка, что ты где-то птичий грипп подхватил.

– И чо?

– Да – ни чо! Тебя надо было срочно лечить начинать. Вот я и вспомнила, что у меня есть телефон ветеринарной клиники…

– Ветеринарной?! То есть, если у человека птичий грипп, то его надо к ветеринару везти? А. Ну да. Всё верно. Я всегда знал, что ты самая мудрая в мире женщина, – я как-то даже подзавис от такой трансцендентальности моей спасительницы.

– Доктор, вот в чём я не права? – апеллировала мадам к авторитету.

– Миссис Эприл, вы всё сделали правильно. Вы действительно, очень умная девушка.

– Доктор. Если всё в порядке и меня не будут наказывать и ликвидировать, то можно мне домой? – попросил я жалосно.

– Ликвидировать? Пожалуй, я проконсультируюсь у коллеги, что вам можно выписать от бредовых идей, поэффективнее. На крайний случай, у Маркиза есть его аппарат. А так-то, если чувствуете, что в силах, то, конечно же, можете домой вернуться. Дома, как известно, и стены лечат, – а я вас оставлю, у меня есть и другие пациенты, хоть и без птичьего гриппа.

Доктор ушёл. Я косплеил Юлия Цезаря простынёй и соображал. Туго.

– И чего ты тут встал? – ты же домой хотел? – уперев руки в боки, смотрела на меня Мадам.

– Да и хрен с ним! Пойду так, – пробормотал я, и покачиваясь на слабых ногах босых, направился к двери.

– Куда ты собрался?

– Домой, куда ещё?

– В таком виде?

– А в каком? Я кроме простыни тут ничего больше не вижу. Или вы, Мадам Директриса, знаете, где моя одежда?

– То, в чём ты был тогда, одеждой назвать было нельзя.

– Облом. Не знаете, у кого можно на такси денег занять?

– Ты – это специально? Почему ты на меня злишься?

– Что – специально?

– На вы ко мне. Мы же вроде как, пара? Ты же говорил…

– Мало ли что я говорил. Зачем вам, Мадам, такое ничтожество, как я?

– Да прекращай ты уже страдать. Если тебя ни мои слова, ни доктора не устраивают, можешь подождать до утра. Меня придёт сменять госпожа Мафдет. Сможешь у неё спросить, как тобой тут все восхищаются. Особенно твои кошкодевочки с отдела, не отогнать. Или ты и ей не поверишь?

Недоверие к словам сенсея – прямой путь обратно в кому. А я чего-то уже расхотел в неё возвращаться.

– Подожди пять минут. Я сейчас, – Мадам выскочила за дверь

Через минут десять она вернулась:

– Держи, может не совсем в размер, но другого, всё равно, нет, – и протянула мне комплект рабочей одежды, хорошо хоть для мужской особи, и тапочки… белые.

– И что? И ты не считаешь для себя, вот так вот, со мной…

– Замолчи. Мне достаточно видеть тебя живым и относительно здоровым. А твои глупости я слышать не желаю. Ты – мой герой. Мой Ланцелот. Я теперь тебя ещё больше люблю, – глаза Мадам от восхищения были ещё больше обычного.

– Хорошо, Мадам…

– Хватит называть меня Мадам! – перебила меня Мадам, – Называй меня ангелом.

– Чего? – недопонял я поступившего предложения.

– Ангелом. Как тогда. На лестнице.

– А разве тогда, на лестнице, я не бредил от твоего птичьего гриппа?

– А что? Чтобы назвать меня ангелом, надо обязательно заболеть гриппом и бредить? Так, уже не получается?

– Так, когда человек при смерти, он и не такое скажет. А сейчас-то я в трезвом уме и