Всё началось с грифона - Кияш Монсеф

не место рядом с ними, но и посреди врачей, которые суетились вокруг операционного стола, мне тоже было делать нечего. В конце концов я оказалась в углу, зажатая между стеллажом с хирургическими принадлежностями и неиспользуемым аппаратом искусственного дыхания. Никто не дал мне задания и даже не заметил меня, если не считать короткого недоброго взгляда доктора Батиста и кивка Горацио.

Меня это вполне устраивало. Я и сама понятия не имела, что здесь делаю.

Бурная деятельность за столом достигла апогея, а затем стихла.

– Леди и джентльмены, – начал доктор Батист тихим и официальным голосом, который казался странным.

Он обращался исключительно к своей команде, а не к Горацио и уж точно не ко мне.

– Сегодня мы проведем ампутацию с первой по пятую дистальных фаланг на каждой из лап пациента. Сделав первичный разрез, мы прижжем рану, удалим кость, а затем наложим швы. На протяжении всей процедуры пациент будет находиться в состоянии полного покоя. Говорите только по мере необходимости и как можно меньше. Спасибо вам всем и удачи.

Затем, коротко кивнув команде, он взял скальпель с подноса рядом, и операция началась.

Они работали почти в полной тишине. Инструменты переходили от одного человека к другому и обратно. Дыхание мантикоры было ритмичным, и вскоре доктор Батист и его команда начали двигаться ему в такт.

Они что-то бормотали друг другу, обмениваясь короткими репликами, иногда вопросительными, и лишь изредка заканчивали предложения до конца. По полу шаркали ноги, пищал пульсоксиметр. Дистальные кости мантикоры одна за другой падали в металлическую емкость. Я потянулась за одной из них, вытерла кровь и осмотрела ее, а потом принесла Горацио, безмолвно указав на то место, где коготь изогнулся и, скрючившись, врос в кость. Он понимающе кивнул, похоже, немного удивившись. Доктор Батист проигнорировал нас.

Во сне мантикора не казалась такой уж страшной. Это была просто груда меха, хитина и кожи, сваленных в кучу на столе. Болезненный ужас, который исходил от ее вольера, когда мы встретились в первый раз, исчез без следа. В воздухе вокруг нее не витало никаких чувств, как не было их и у нее на лице.

Когда мантикора пошевелилась в первый раз, она лишь слегка дернулась. Лапа едва заметно изогнулась, затем расслабилась и вновь замерла. Доктор Батист и его подчиненные застыли, медленно положили инструменты и отступили от стола. Доктор посмотрел на анестезиолога, та указала на пульсоксиметр, который продолжал пищать столь же размеренно, покачала головой и пожала плечами.

– Мышечный тремор, – заключил доктор Батист, рассматривая еще минуту неподвижную мантикору.

Говорил он, впрочем, не слишком уверенно, но все же кивнул, стараясь убедить себя в том, что бояться нечего, и снова подошел к каталке. Команда последовала его примеру, и процедура возобновилась.

Мгновение спустя мантикора снова дернулась, на этот раз резче и сильнее. От этого движения задрожал стол, и один из ассистентов в испуге отскочил назад. Доктор Батист снова оторвался от работы и отступил, не сводя глаз с пациента.

– Доктор Лагари? – позвал он. – Нам стоит беспокоиться?

Анестезиолог покачала головой.

– Ее жизненные показатели стабильны, – сказала она. – Ничуть не изменились. Она без сознания.

Доктор Батист одарил ее взглядом, в котором читалась сотня гневных вопросов. Анестезиолог снова указала на синусоидальные волны, которые появлялись на экране друг за другом через равные промежутки времени. Никаких скачков, даже крошечных, видно не было.

Но я почувствовала, всего на секунду, как что-то темнокрылое и голодное трепыхнулось у меня в груди.

– Она пришла в себя, – возразила я.

Все посмотрели на меня, включая Горацио и Эзру. Доктор Батист перевел взгляд с доктора Лагари на меня, потом обратно.

– Изволь объяснить, – сказал он.

– Я почувствовала… – начала я.

В тот момент вся уверенность испарилась. Да, я действительно что-то почувствовала, но что? Имело ли это какое-то значение? Может, у нее просто завтрак в желудке укладывался.

– Да? – настаивал доктор Батист.

– Я… – Нельзя было ничего сказать наверняка. – Может, мне просто показалось.

По лицу доктора Батиста скользнуло выражение злорадного триумфа, когда он взглянул на Горацио. У меня скрутило живот. Затем доктор вновь повернулся к команде.

– Маржан, – произнес голос из темноты. Это был Горацио. – Возможно, тебе стоит прикоснуться к ней. Хуже не станет.

– Вы уверены? – уточнил доктор Батист.

– Я всего лишь предлагаю попробовать, – промолвил Горацио.

Но он явно ждал, что я это сделаю.

Я приблизилась к столу. От него исходил запах, который обычно царил в мясной лавке, когда перемешивались жир, кровь и холодные обнаженные мышцы. Вокруг словно образовался вакуум. Я надеялась, что мне никогда не придется подходить к мантикоре так близко, но в тот момент от нее не исходило былого ужаса. Она казалась стерильной, беспомощной, неодушевленной, неживой, несмотря на глубокое урчащее дыхание. Я приготовилась к потоку кошмаров, которые должны были бурлить за ее безмятежным лицом, сняла одну из виниловых перчаток и осторожно положила руку на прохладную гладкую голову.

И ничего не почувствовала.

– Не путайся под ногами, – прошипел доктор Батист, но так, чтобы его услышала только я, а потом обратился к ассистентам: – Расступитесь немного.

Работа продолжилась. Мантикора дернулась еще два раза. Каждый раз я чувствовала слабое, но настойчивое трепыхание. Работа снова прекращалась, команда откладывала инструменты и отступала в напряженном молчании.

Доктор Лагари стала моим молчаливым союзником. Я чувствовала трепыхание за мгновение до того, как по телу мантикоры пробегала дрожь, и кивала, безмолвно прося доктора проследить за жизненными показателями существа и обратить внимание на любые заметные колебания. Их не было. Показатели мантикоры оставались безупречно четкими, как метроном.

Доктор Батист уже удалил последний сустав на пальце. Один из его ассистентов накладывал швы на лоскуты кожи вокруг культи пальца. В комнате воцарилась тишина, полная облегчения, которое читалось на лицах всех собравшихся. Плечи, совсем недавно напряженные, расслабились. Нервные, неглубокие вдохи постепенно становились глубже. Работа была окончена. Ассистент сделал последний стежок, аккуратным движением пальцев завязал нить и встал, снимая перчатки. Его сияющая улыбка угадывалась даже под хирургической маской.

А потом я вновь ощутила трепыхание в груди, но, вместо того чтобы исчезнуть, это чувство расползлось внутри меня, словно рвота, взорвалось в каждом нерве, не дав мне вымолвить и слова. В голове эхом отдался звук ломающихся костей, во рту стоял вкус свежей крови и влажного костного мозга. Я чувствовала, как сминается плоть под моими зубами, как хрустят хрящи. Меня без конца терзал самый настоящий голод.

Мантикора проснулась.

Ремни лопнули, хвост ударился об осветительный прибор. Лампы на креплениях бешено раскачивались. Повсюду разлетались осколки стекла, посыпались искры. Доктор Батист с командой бросились врассыпную в поисках укрытия, а Горацио, Эзра и телохранители нырнули в дверной проем. Пошатываясь, чувствуя подступающую тошноту, я нетвердой походкой двинулась в угол комнаты, стремясь оказаться вне поля зрения существа.

Мантикора припала к каталке, напряженные мышцы перекатывались под кожей. Она обвела взглядом полную суеты комнату. Лицо по-прежнему было пустым, безмятежным и непроницаемым, но я знала, что творилось в ее душе. Чувствовала это.

То, что произошло дальше, я наблюдала словно отдельными кадрами, промелькнувшими в темноте. Мантикора поднялась, сбрасывая с себя ремни. Доктор Батист спрятался за серебряным подносом с инструментами. Взметнулся вверх хвост. Поднос с грохотом упал на пол, доктор вскрикнул от ужаса. Жало нарочито неспешно вернулось, мягко скользнув по плечу мужчины и пройдя в нескольких дюймах от его незащищенного горла.

Готовясь нанести новый удар, мантикора начала открывать пасть, и ее лицо, которое по-прежнему ничего не выражало, разделил надвое ужасный плоский разрез. Лицо мантикоры приподнялось, а нижняя челюсть широко опустилась, обнажив три концентрических ряда неровных острых зубов. Гигантский язык извивался, касаясь розового сводчатого неба, огромного, как пещера. Этот оскал очень походил на улыбку. Доктор Батист рыдал и умолял.

– Стреляйте! – крикнул кто-то. – Кто-нибудь, пристрелите ее!

Раздался маслянистый лязг оружия, нашедшего свою цель. Мантикора поднялась. Существо было древним и бесстрашным. Его глаза сверкали в темноте, призывая сделать первый выстрел.

– ПОДОЖДИТЕ!

Голос был громким и пронзительным. Он отразился от стен и заставил кричащих, мечущихся по комнате людей замереть как вкопанных.

Наступила тишина, и я с удивлением поняла, что голос принадлежал мне. По какой-то причине я не хотела, чтобы это ужасное существо умерло. Уж точно не здесь и не таким образом.

Я очень медленно встала, и в этот момент аварийное освещение окрасило комнату в мрачный зеленый цвет. Мантикора забыла о докторе Батисте и теперь не отводила глаз от меня. Ужасная улыбка исчезла,