Всё началось с грифона - Кияш Монсеф

одна, последняя волна ярости, и я швырнула ремень поверх кучи вещей, словно это была ядовитая змея, а затем вышла из комнаты, чувствуя отвращение и к себе, и ко всему миру.

Вышла и через мгновение вернулась.

Я могла как минимум убрать устроенный мной беспорядок.

Я начала втаскивать матрас обратно на каркас кровати, а когда подняла глаза, то увидела, что из дверного проема за мной с любопытством наблюдает Зорро, и почувствовала, что больше на него не злюсь.

– Прости, что сорвалась на тебя, – извинилась я.

Когда я снова взглянула на матрас, мне пришло в голову, что Мэллорин, пожалуй, предпочла бы спальному мешку нормальную кровать и что я могла бы обратить учиненный мной разгром во что-то полезное. С большим трудом я протащила матрас по коридору, затем нашла свежий комплект постельного белья и застелила постель Мэллорин. После этого я вновь стала чувствовать себя человеком, вернулась в спальню отца и придвинула тумбочку к стене. Взяв один из ящиков, я начала складывать его содержимое обратно: беруши, зарядное устройство для телефона, крошечную лампу для чтения, солнцезащитные очки, ручки, пустой блокнот с логотипом сети недорогих отелей.

Там было кое-что еще. Конверт. Он, судя по всему, был втиснут за ящиками тумбочки. Когда я взяла его в руки, по кончикам пальцев словно прошел энергичный разряд, и я лучше поняла слова Эзры о том, что ей нравилось искать сокрытое от глаз.

Конверт был таким новым, что захрустел у меня в руках. Внутри оказалась пара сложенных листков бумаги, при этом сам конверт не был запечатан, поэтому я решила, что в нем не найдется ничего необычного, – папа, наверное, просто сложил в него бумаги для удобства. Я вытащила листы и развернула их.

Это были билеты на самолет. Из Окленда в Итаку с пересадкой в Сент-Луисе, на дату через два дня после папиной смерти. На одном из них ожидаемо значилось имя отца, но при взгляде на второй мое сердце замерло.

Этот билет был для меня.

В Итаке что-то произошло. Это было важно и для Феллов, ведь они спросили меня о ней, и для папы, который готов был взять меня туда.

Быть может, именно из-за этого папа и поплатился жизнью.

Почему ты ничего мне не рассказал, пап? Почему все время молчал?

Я не могла сообщить об этом полиции. Они станут задавать неправильные вопросы и не смогут напасть на след. В одном Эзра была права: пользы от них я бы не дождалась. Тем не менее впервые с тех пор, как папу убили, я начала понимать, почему это произошло. И мне хотелось, чтобы об этом знал кто-то еще. Себастьян поймет, мне даже не придется особо вдаваться в подробности. Но в Англии была середина ночи, и он, наверное, уже лег. Любой нормальный человек в такое время спит.

Но все же…

Я написала «привет» и стала ждать. Снаружи стрекотали сверчки. Я пошла в свою комнату и села на кровать. Экран телефона не менялся, мое короткое сообщение повисло в самом конце нашего чата – крошечная точка, примостившаяся на краю бесконечной пропасти.

Никакого ответа.

Я вздохнула и положила телефон, и тут же он запищал.

«Привет».

При виде одного-единственного слова от парня, с которым я виделась ровно один раз в жизни, сердце у меня подпрыгнуло.

«Не спишь?» – написала я.

«Нет. Не могу уснуть. А ты?»

«У нас еще не особо поздно. Так что нет, не сплю».

«Как дела?»

Сейчас я расскажу тебе, Себастьян, о моем отце и всех его секретах; о злости, которая меня все время обуревает. Ты услышишь о том, что я нашла сегодня, и о людях, которых встретила.

И все же казалось, что не стоит об этом говорить даже Себастьяну. Вряд ли я могла поделиться с ним тем, что видела.

«Поговори со мной, – попросила я, – о чем-нибудь нормальном».

Мгновение спустя он позвонил по видео. Я быстро посмотрела в зеркало, стараясь выглядеть прилично, повернула камеру так, чтобы не было видно беспорядок в комнате, и приняла вызов.

Себастьян не стал задавать вопросов, вместо этого он рассказал мне о лучшем карри в Лондоне, и я, не успев понять, как так вышло, уже болтала о превосходнейшем буррито в Беркли и о том, как правильно пить бабл-ти (тапиоковые шарики нужно обязательно прожевывать, иначе заболит живот). В эти минуты я почти чувствовала себя нормальным влюбленным подростком, но потом услышала, как Мэллорин зашла домой, и вспомнила, что в моем доме живет ведьма, а миллиардер уговаривает меня устроиться к нему на работу. Меня охватила теплая смиренная благодарность за то, что в моей жизни был человек, с которым я могла вести себя как обычно и который, так же как и я, понимал, насколько эта обыденность была на самом деле странной.

– Мне нужно идти, – сказала я. – Было здорово провести с тобой время.

– Я всегда готов с тобой поболтать, – ответил он.

Мы оба улыбнулись и помахали друг другу, а потом звонок завершился.

– Привет, Баджинс, – ворковала Мэллорин внизу. – Рада тебя видеть, да-да, ужасно рада.

Я услышала, как она торопливо поднимается по лестнице, за ней осторожно ступал Зорро. Мне показалось, что возле комнаты моего отца она замедлила шаг, словно почувствовав, как энергия, исходящая оттуда, изменилась. Затем Мэллорин продолжила путь. Дойдя до моей комнаты, она остановилась, повернулась ко мне и помахала.

– Как прошел первый день в волшебной лавке? – спросила я.

Мэллорин ответила не сразу, подбирая слова и едва сдерживая блеск в глазах.

– Существуют, – начала она слабым от благоговения и трепета голосом, – другие ведьмы.

– Так это же магазин для ведьм, разве нет?

– Ты не понимаешь, – возразила Мэллорин. – Я никогда не встречала других ведьм. А сегодня я познакомилась сразу с десятком. И они были ко мне добры.

– Могу тебя поздравить? – уточнила я.

– Спасибо, – поблагодарила Мэллорин.

– Что теперь? – спросила я. – Вы соберете что-то вроде отряда или…

– Отряда? – терпеливо улыбнулась она. – Ты имеешь в виду ковен?

– Я ничего не знаю о ведьмах, Мэллорин. Извини.

– Группа ведьм, которые вместе занимаются магией, называется ковеном, – просветила меня она. – И нет, нельзя просто его взять и собрать. И записаться в ковен тоже нельзя. Это не то же самое, что присоединиться к клубу робототехники, – как круто, кстати, что он у нас есть!

Мэллорин, судя по всему, уже зачислили в мою школу, и она начала ходить на занятия, хотя я ни разу ее не видела. Как Мэллорин и обещала, она была абсолютно незаметной.

– Тогда как устроен ковен? – спросила я.

– Ковен – это могущественная сила, – возвестила Мэллорин. – Если ему суждено собраться, это произойдет само по себе. Его нельзя спланировать или организовать. Все случится так, как и должно быть. Настоящий ковен образуется самостоятельно. Вот откуда берется его сила.

На ее лице появилось озадаченное выражение, будто она внезапно что-то заметила.

– Твоя аура изменилась, – сообщила она. – Сейчас она затуманена. Тебя что-то смущает?

Я громко рассмеялась.

– Не «что-то», а «всё».

– Может, проблема в твоем проклятии, – предположила она.

На самом деле я сомневалась, что оно играло роль. Уверена, подросток, на котором не лежит проклятие, попав в мою ситуацию, тоже запутался бы. С другой стороны, вполне вероятно, что с ним бы такого не случилось. Магические толкования Мэллорин всегда сложно было понять: они были достаточно туманными и могли оказаться правдой.

Она направилась в свою комнату.

– Мэллорин, – позвала я, и девочка остановилась. – У меня есть к тебе вопрос.

– Без проблем, – ответила она.

– Почему ты ни в чем не сомневаешься? – спросила я. – Как тебе это удается?

Она на мгновение задумалась.

– Может, все дело в магии.

Мэллорин улыбнулась и пожала плечами, а затем поскакала прочь по коридору с Зорро на хвосте.

Пару секунд спустя она воскликнула: «Вау, классная кровать!»

Я улыбнулась, а потом разложила на постели билеты на самолет.

Что это значило? Папа и правда хотел взять меня с собой? Почему? Неужели я могла тогда узнать ответы на все вопросы?

И что произошло в Итаке?

На мгновение я обратилась в слух, закрыв глаза, прислушавшись к тишине как можно тщательнее. Трава шелестела из-за слабого ночного ветерка, где-то в вышине пролетел самолет. Слышались сумбурный шум голосов, ворчание ночного транспорта. Перед глазами всплывали Зорро, Киплинг и сотня существ, расположившихся в стеклянных вольерах под землей. Я думала о папе, вспоминая, как он вез меня домой, забрав из парка, где я наконец-то прервала свои скитания, и молча смотрел, словно не узнавая. Был бы его взгляд таким же в самолете, направляющемся в Итаку? Изменилась ли я с тех пор? Испугался бы он и сейчас того, что видел во мне? Я попыталась представить маму, но картинки расплывались, а ее черты постоянно превращались в пустое холодное лицо мантикоры.

Чего-то не хватало.

В начале следующей недели во время перерыва между занятиями мне позвонил не кто иной, как доктор Батист. Я забежала