Казанова в Петербурге - Галина Грушина

безграничную доброту Вашего Величества».

С удовольствием перечитав написанное, он вручил бумагу Вальвиль. Обеспокоенно прочтя его сочинение, актриса осведомилась в раздумье:

— Вы хотите, чтобы я это подписала?

— А почему бы и нет?

— Но тогда могут подумать, что я отказываюсь от дорожных денег.

— Я сочту себя последним из людей, если вы не получите кроме дорожных еще и годовое жалование.

— Но не слишком ли будет просить и то, и другое?

— Ничуть. Императрица согласится, я знаю ее.

— Вы проницательный. Хорошо, я подпишу. Что дальше?

— Дальше вы поедете в Царское Село, дождетесь выхода императрицы и вручите ей прошение.

На этом деловая часть встречи закончилась. Затем последовал обильный ужин, прошедший очень весело, по окончании которого они переместились в постель. Как и ожидал кавалер, Вальвиль не была ни жеманной, ни церемонной, и он получил от нее полное удовлетворение.

Задержавшись допоздна у новой возлюбленной и вспомнив среди любовных утех о сумасбродности Заиры, которая могла в его отсутствие выкинуть невесть что, он послал к ней кучера сказать, что уехал в Кронштадт и там заночует. Вальвиль полюбопытствовала, кто такая эта Заира, и кавалер живописал ей историю той, которую покидал. Ему показалось, актриса не поняла главного: разлука с Заирой огорчала его. Для Вальвиль все в любви, помимо постели, было каприз и фантазия, то есть вещи, не стоившие внимания. Впрочем, тем она и была хороша.

ЗАИРА И РИНАЛЬДИ

Оставив Заиру наедине с Ринальди, кавалер совершил доброе дело: у архитектора наконец-то развязался язык.

— Дитя мое… — склонился он над рыдавшей девушкой. — Фекла… Тэкла…

— Ой! — подняла мокрое лицо Заира. — Спасибо, барин, за Феклу. А то мой-то кличет меня Заирой, будто корову. А я в церкви крещена.

Ринальди присел рядом с нею, ссутулившись:

— Я стар и не могу рассчитывать на твою любовь.

Кинув на него быстрый взгляд, Заира согласилась: лысый, маленький и некрасивый, он никак не походил на роскошного кавалера де Сенгальта.

— Мне 57 лет, тебе 15,— продолжал он. — Ты еще не начинала жить, я уже давно прожил лучшие годы. Нет, я не гожусь в любовники. Все это глупость с моей стороны. Но когда я обучал тебя итальянскому языку и ты, доверчиво глядя на меня, повторяла «милый, дорогой», я не мог сдержаться и влюбился.

Тут Заире почудились слезы в его голосе, и она удивленно покосилась на старого чудака.

— Я ничего не жду для себя, — продолжал он. — Ты станешь моей воспитанницей. Я найму тебе учителей. Ты выучишься грамоте, танцам, французскому языку…

— Бить не станете? — тяжело вздохнув и вытирая нос ладонью, потребовала она ясности.

— Бить? — растерялся архитектор. — Я в жизни кошку не ударил. Спроси любого из моих слуг. Твоего младенца можно будет отдать кормилице или оставить при тебе, как захочешь… Впрочем, если я тебе совсем противен, тогда я отпущу тебя к родителям.

Заира больше не плакала. Перекинув на грудь свою толстую косу, она рассеянно заплетала ее кончик.

— Я подумаю, — наконец после молчания кивнула она. Вернувшись домой, кавалер застал Заиру раскладывавшей карты: она выглядела печальной, но глаза ее были сухи. Ни слова упрека не сорвалось с ее уст; более того, она даже не глянула на сожителя. Задетый ее бесстрастием за живое, он сказал:

— Вот и хорошо, что ни слез, ни рыданий. Устраивать любовнику скандалы — фи! Разве цветок устраивает скандал мотыльку, покидающему его?

Она промолчала. Он сел рядом и смешал ей карты:

— Опять? Гадать по картам, когда имеешь дело с великим провидцем, знатоком каббалы, изобретателем магической пирамиды и повелителем духа Паралиса? Я погадаю тебе без карт. Слушай. Через несколько месяцев ты родишь сына и назовешь его Джованни.

— Стану я так дите называть! — презрительно дернула она плечом. — Иваном будет.

— Молчи и слушай, — почувствовав прилив вдохновения, поднял он палец. — Сына ты отдашь кормилице на воспитание, а сама расцветешь, как роза.

— Как шиповник, что ли? — заинтересовалась она.

— Не перебивай. Тебе сыщется богатый покровитель.

— Господин Ринальди?

— А хоть бы и он, — кавалер нежно привлек к себе Заиру. — Дурочка, в отличие от меня он богат и не знает, куда девать деньги. Возле него ты станешь барыней. Поэты и художники будут восхищаться твоей красотой…

— Виршепоеты и богомазы? — пренебрежительно осведомилась Заира. — Не надо. Лучше пусть господин Ринальди выкупит моих родителей.

Кавалера вовсе не интересовала судьба родителей Заиры, однако, не желая раздражать девушку, он не стал ей перечить.

— Попросишь ласково, он и сделает. С ним ты будешь счастлива. Что до меня… Пройдут годы, и ты станешь вспоминать Джакомо Казанову с нежностью и благодарностью.

— Будь по-вашему, — освободившись из его рук, кивнула она. Обрадованный, он решил ковать железо, пока оно горячо, и пригласил к себе Ринальди.

— Сударь, она согласна, — обрадовал он архитектора. — Милая, повтори то, что ты мне сказала.

Задрожав, Ринальди устремил на Заиру по-итальянски сверкавшие глаза.

— А сказала я то, — холодно отозвалась Заира, — что буду собственностью того, кому барин вручит мой паспорт.

— Но сама-то ты согласна? — настаивал кавалер.

Она осталась непреклонна:

— Я поступлю по воле барина.

Разговор прервал гайдук, бесцеремонно войдя и вручив хозяину записку. Кавалер развернул ее. Писала м-ль Вальвиль: она просила срочно явиться к ней. Попросив Ринальди и Заиру обо всем договориться без него, кавалер спешно устремился к новой любовнице.

Ринальди умоляюще кивнул Акиндину, столбом застывшему посреди комнаты, чтобы тот вышел, и обратился к Заире:

— Дитя мое, скажи наконец свое решение.

— А сколько вы заплатите за меня моему хозяину? — неожиданно поинтересовалась она. — Я ведь стою теперь дороже, чем раньше: при мне наряды, я знаю язык и обучена итальянской любви.

— Умоляю тебя, — всплеснул руками архитектор. — Забудь всю науку господина Казановы. И не говори о деньгах.

— А о чем я должна говорить?

— Согласна ли ты перейти под мое покровительство?

— Воля хозяйская.

— А твоя?

Заира сжалилась над старым архитектором. Потупившись, играя кончиком косы, она прошептала:

— Вы мне не противны.

Ринальди молчал, от счастья не в силах выговорить ни слова.

— О Фекла! — наконец выдохнул он; из глаз его потекли слезы. — Я все сделаю для тебя. Только обещай никогда не называть меня «старым хрычом».

РАССТАВАНИЕ

Вальвиль прыгала от восторга: она только что вернулась из Царского Села, где сумела увидеть императрицу. Екатерина выходила из церкви, тут же на ходу прочла ее прошение и сделала на нем собственноручную надпись: «Г-ну кабинетному секретарю Елагину», что означало разрешение ее выдать актрисе годовое жалование, сто рублей на дорогу и паспорт. Уговорившись о дне отъезда, обрадованные любовники тут же пылко заключили друг друга