Минута до полуночи - Дэвид Бальдаччи

Пайн протянула ему визитную карточку.

– Здесь номер моего сотового телефона, – сказала она. – Когда у вас появятся новые мысли, позвоните мне.

– У меня нет телефона, – напомнил Майрон.

– В «Темнице» есть телефон-автомат. Мы остановились в «Коттедже». Если нас не будет на месте, оставьте нам сообщение.

– Я не слишком часто выезжаю в город. Мне там нечего делать.

Пайн некоторое время оценивающе на него смотрела. Не вызывало сомнений, что он рассказал ей не все, что знал. Но ее это не удивило. Во время первой беседы очень редко удавалось получить ответы на все вопросы. Иногда это происходило ненамеренно, или человек просто чего-то не помнил. Но интуиция подсказывала ей, что в данном случае все иначе. Майрон Прингл прекрасно осознавал, что делает.

– Ну, в таком случае, – сказала Пайн, – я буду возвращаться к вам до тех пор, пока не получу желаемое.

– Вы не можете заставить меня говорить с вами.

– Верно, но я могу быть настоящей занозой в заднице.

– То есть вы намерены меня изводить?

– Я намерена узнать правду. Если у вас есть какие-то возражения, тогда у нас с вами возникают противоречия. Мы еще встретимся, Майрон.

Она повернулась и направилась к выходу, Блюм сразу последовала за ней, оставив Майрона Прингла мрачно смотреть им вслед.

Макс Уоллис зашел примерно через час после их возвращения в «Коттедж», и Пайн с Блюм отвели его в зал для завтраков, где все трое сели за столик. Он положил перед собой блокнот на трех кольцах. Его костюм и рубашка сильно помялись, а синяки под глазами свидетельствовали о том, что он мало спал.

– Мы установили личность жертвы, – зевая, сказал он.

– Кто она? – спросила Пайн.

Уоллис открыл блокнот.

– Ханна Ребане. Ваши инстинкты вас не подвели. Она действительно из Восточной Европы, из Эстонии.

– Какова ее история?

– У нее длинный послужной список, наркотики, приставания к мужчинам, мелкие кражи. Но ничего серьезного. Она практически не имеет тюремных сроков, только штрафы и общественные работы. Вероятно, одно вело к другому. Чтобы платить за наркотики, ей пришлось заняться проституцией. Старая история.

– Или кто-то подсадил ее на наркотики и заставил на себя работать. Такова новая «старая история».

– Но как она сюда попала? – спросила Блюм. – Она и здесь собиралась заниматься проституцией?

Уоллис посмотрел в свои записи.

– Нет, я так не думаю, – ответил он. – Ее кто-нибудь заметил бы. Прежние связи остались в Атланте и Шарлотте, а также в Эшвилле. Я проверил все последние адреса.

– Значит, в какой-то момент она отправилась на юг, – сказала Пайн. – Интересно почему? Или выбор сделала не она.

– То есть вы хотите сказать, что убийца подобрал ее в одном из этих городов и привез сюда?

Пайн кивнула.

– И, если все произошло именно так, – сказала она, – значит, он должен был где-то ее держать, живую или мертвую, до того как мы нашли тело. Что-нибудь еще?

Уоллис передал блокнот Блюм.

– Фотографии для вашей подруги – пусть она на них посмотрит и поставит крестик под теми, кого она видела в ресторане в тот вечер.

– Договорились, – сказала Блюм.

Уоллис повернулся к Пайн.

– А как проходит ваше «другое» расследование? – спросил он.

– Медленно. Чего и следовало ожидать после стольких лет.

– Если вам потребуется от меня какая-то помощь, вам нужно только попросить.

– Я очень это ценю.

– Как только я узнаю последний известный адрес Ребане, я дам вам знать. Вы хотите быть в курсе?

– Да, конечно.

Когда он ушел, Пайн рассеянно посмотрела в окно.

– Могу я выпытать твои драгоценные мысли? Но предупреждаю: денег у меня немного, живу на зарплату, – сказала Блюм.

– Я не уверена, что они того стоят.

– А ты попытайся.

– Агнес Ридли, Лорен Грэм, Дейв Бартлс, Джек Лайнберри и Принглы, – начала Пайн. – Все они жили здесь тридцать лет назад. Мы поговорили с каждым. И нам удалось кое-что узнать, и это может оказаться полезным, но впереди еще очень длинный путь.

– Ну, прошло слишком мало времени. Мы только начали. И у тебя уже было озарение, связанное с отражением в зеркале. А еще ты узнала от Джека Лайнберри новые подробности смерти твоего отца.

– Все так, – с горечью ответила Пайн. – Если Лайнберри говорит правду, а у меня нет оснований ему не верить, моя мать мне солгала.

– На то могло быть множество причин, агент Пайн. Я думаю, большинство матерей не станут врать своим детям без очень серьезных причин.

– Я бы хотела у нее спросить про эту причину.

– Ты действительно понятия не имеешь, где она сейчас?

Пайн покачала головой.

– Я даже не знаю, жива ли она.

– Если бы с ней что-то случилось, тебе бы обязательно сообщили.

– Вовсе нет, если она никому про меня не рассказывала.

Блюм взволнованно посмотрела на своего босса.

– Ридли сказала, что лучше не будить спящую собаку. Когда я увидела выражение твоего лица, у меня возникло ощущение, что ее слова тебя встревожили.

Пайн кивнула.

– Возможно, даже в большей степени, чем я готова признать, – ответила она. – В особенности после моего «озарения».

– А ты не хочешь поговорить о том, что тебя беспокоит?

Пайн наклонилась вперед, сложив на столе руки и опустив глаза.

– Если мой отец…

– …имел какое-то отношение к тому, что произошло, ты хочешь сказать? – закончила за нее Блюм. – Ведь теперь ты думаешь, что похититель вошел в вашу спальню из дома?

Пайн кивнула, но не подняла глаз.

– Ты либо хочешь выяснить, что произошло, либо – нет, – сказала она. – И если нет, мы можем просто вернуться домой. Но как же тогда твое желание двигаться вперед? Станешь ли ты всюду видеть Дэниела Тора?

– Я не знаю, а это уже достаточная причина, чтобы продолжать поиски правды. – Пайн посмотрела на блокнот. – Почему бы тебе не взять его к себе в номер, чтобы просмотреть?

– А ты чем займешься?

– Я хочу еще разок пройтись по своим воспоминаниям.

* * *

Пайн чувствовала, что температура воздуха упала, и поднялся ветер, и поняла, что вот-вот начнется дождь. Она надела непромокаемую куртку с капюшоном, и суровая погода ее не пугала. Она шагала по главной улице Андерсонвилля под быстро темнеющим небом.