Закон Хроноса - Томас Тимайер

Оскар увидел, как Гумбольдт вскинул арбалет. Один за другим раздались два коротких выстрела. Ослепительная вспышка света, за ней треск. Волна горячего воздуха сбила его с ног. Звук был таким громким, что из легких вышибло воздух. Он бросился на землю рядом с отцом. Гумбольдт стоял. Он был решительно настроен наказать стрелявшего. Еще один выстрел в лес. На этот раз Оскар был готов. Он обхватил голову руками и вжал лицо в грязь.

БУМ!

В воздух брызнули ветки, листья, кора. Деревья охватил огонь. В воздухе запахло дымом и химическими веществами. Образовался огненный шар и с шипением и свистом устремился к верхушкам деревьев. Взлетели птицы и с испуганными криками понеслись прочь. Потом все заволокло темным дымом. Дождь потушил огонь и приглушил жар. Все, что осталось, – дым, обломки и гнетущая тишина.

Ждали они довольно долго, но никто не шевельнулся. Враг либо был мертв, либо ушел.

Гумбольдт развернулся и, прихрамывая, направился к Элизе.

Из дома высыпали остальные – Шарлотта, Лена, Мышонок, Вилли и Берт. Вилма бросилась со всех ног и самой первой оказалась рядом с подругой.

Элиза была в сознании, но ей было совсем плохо. И без врача все было понятно. Желтое платье с зеленой вышивкой пропиталось кровью. Несмотря на темную кожу, женщина была совсем бледной. Глаза болезненно блестели.

Гумбольдт схватил Берта за руку.

– Быстро езжай в город и привези врача. Езжай верхом на Шарите прямо к хирургу Брауштейну. Пусть бросает все и мчится сюда. Буду делать все возможное, чтобы она продержалась. Справишься?

Берт кивнул. Он был самым лучшим наездником. При желании мчался быстрее ветра.

– Да, – сказал он.

– Нельзя терять ни минуты, торопись!

– Нет, – прошептала Элиза и подняла руку. – Наклонись.

Гумбольдт нерешительно оглянулся на Берта, потом опустился на колени рядом с женщиной.

– Ну вот, Элиза. Помощь скоро будет.

Она покачала головой:

– Все… в порядке.

– Ничего не в порядке. Ты…

– Тс-с-с! – Она приложила палец к губам. – Со мной все в порядке. Если нужен врач, то не мне, – она нащупала его руку и провела пальцами вверх, к плечу. – Ты ранен.

Гумбольдт покосился на рану.

– Царапина, – отмахнулся он. – С этим я и сам справлюсь. А вот ты…

Оскар видел, что в глазах у него блестели слезы.

– Нужна срочная помощь. Но я не хирург.

– Ты гораздо больше, – сказала Элиза. – Ты мой друг, мой спутник, мой муж… Я любила тебя. Но я говорила, что мне нужно будет тебя покинуть.

– Но не так.

– Какая разница? Неважно, сколько ты живешь. Важно как… Как ты проводишь отведенное тебе время. Мое время истекло… И оно было чудесным.

Гумбольдт сжал губы.

Она провела рукой по его мокрым волосам.

– Ты не виноват. Мы вместе… И это главное.

Она пригнула его к себе и что-то прошептала на ухо. Оскар не понял, что именно, но, очевидно, слова произвели на Гумбольдта глубокое впечатление. Исследователь успокоился. На лице у него появилось серьезное и задумчивое выражение. Он опустил взгляд в землю.

Сидел он так довольно долго.

Даже когда рука Элизы безвольно упала на землю, он продолжал держать женщину в своих руках. Шарлотта и остальные сели рядом на мокрую землю. Время остановилось. Ветер обдувал дом и разгонял дождевые тучи. Среди облаков мелькнул одинокий солнечный лучик и добрался до земли. Стало холодно, но они сидели не шевелясь.

Оскар, опустив плечи, стоял рядом с отцом.

– Ехать ли Берту за врачом?

Гумбольдт положил голову Элизы на землю и закрыл ей глаза. Потом встал и поднял свою спутницу на руки.

– Нет, – ответил он и молча понес Элизу к дому.

Через три дня, понедельник, 21 июня 1895…

Гумбольдт сидел в полутемной библиотеке, подперев голову рукой. На столе остывала чашка чаю. Шторы задернуты. Запах такой, словно комнату не проветривали целую вечность.

– Отец?

– Входи, мой мальчик.

Оскар вошел в комнату и закрыл за собой дверь. Глаза долго привыкали к полутьме. Он бы с удовольствием подошел к окну и раскрыл шторы, чтобы впустить чудесное июньское утро, но отец предпочитал темноту. Оскар обрадовался, что Гумбольдт позвал его к себе. После смерти Элизы отец не показывался на глаза.

– Садись, – указал исследователь на стул.

Оскар проглотил ком в горле и сел напротив отца, почти касаясь его. Такое чувство, как будто ударили под дых. Стул был твердым и неудобным. Кожаная обивка скрипела при каждом движении. Напольные часы тикали громче, чем обычно. Тишина длилась бесконечно, потом Гумбольдт, наконец, заговорил.

– Мы должны поговорить кое о чем, – тихо сказал он и снова замолчал.

– Да? – подался вперед Оскар.

Гумбольдт откашлялся.

– От тебя не ускользнуло то, что в последнее время я иногда уединялся.

«Иногда – это еще мягко сказано, – подумал Оскар. – Скорее совсем пропадал из виду». Но вслух, естественно, ничего не сказал, не хотел перебивать отца.

– Мне нужно было время подумать. Меня выбили из колеи последние события.

– Все в порядке, – сказал Оскар. – Нам ее тоже очень не хватает.

Гумбольдт печально улыбнулся.

– Но теперь пора принимать важные решения.

– Решения?

Исследователь кивнул.

– Похороны завтра в одиннадцать. Я хочу, чтобы ты вместе со всеми остальными проверил, есть ли в шкафах подходящая одежда. Ботинки, рубашки, брюки, пиджаки. В крайнем случае, нужно будет купить. Похороны на кладбище Веддинг. Потом я заказал стол в «Старой почте». – Он вздохнул. – Много людей не будет. У нас с Элизой небольшой круг друзей. Мы предпочитали проводить время друг с другом и не слишком часто показывались на публике. Будут директор Шпренглер и, естественно, Юлий Пфефферкорн. И еще несколько друзей и знакомых, которых вы не знаете. К сожалению, мне не удалось связаться с Гарри Босуэллом, Максом Пеппером и Римбаулца. Всего будет человек тридцать.

– Не переживай. Я поговорю с друзьями, и мы всем уделим внимание.

– Хорошо. Я знал, что могу на тебя положиться.

Исследователь снова погрузился в молчание. Казалось, что разговор давался ему с большим трудом.

– Если бы не вы, я бы запер дом и уехал. Куда-нибудь далеко-далеко. Но это дело будущего, – он вздохнул и опустил глаза в пол.