Дурная кровь - Даха Тараторина

— Не попадаться! — нравоучительно поправил Верд.

Санторий понадеялся, что на этом экзекуция и закончится:

— Ну вот и хорошо, что мы всё выяснили. Вот и ладненько…

Но охотник поймал его за шкирку и притянул к себе, заставив пузом проехаться по столешнице:

— Опять за старое?

— Я не виноват! — тут же задрал руки вверх служитель. — Боги глаголят моими устами, а сия сбившаяся с пути женщина должна была выслушать проповедь. Ведь слова служителя имеют куда больший вес, чем доводы влюблённого солдата…

Талла среагировала мгновенно:

— Влюблённого? Расскажи-расскажи-расскажи!

Верд тяжело вздохнул. Он надеялся, что давно забыл всё, связанное с городом-Крепостью. Но, как выяснилось, ошибался.

Это началось давно. Так давно, что иногда наёмнику не верилось, что происходило оно действительно с ним. Озирающимся подростком, не умеющим даже достаточно ловко воровать булки у неповоротливых пекарей, он явился сюда. Город-Крепость, тогда, семнадцать лет назад, отмечал границу двух государств, едва успевших заключить мир. Короли к тому времени сдружились и частенько отправлялись на совместную охоту, а также заранее договорились о браке ещё не родившихся чад, дабы у подписанного соглашения появились реальные гарантии. Вот только пограничные жители что с одной, что с другой стороны, никак не могли расстаться со сладкой местью за убитых побратимов, разграбленные деревни и сожжённые избы. Оттого и стычки здесь случались еженедельно, а глупых мальчишек, которым некуда больше идти, радушно принимали в отряды.

Не знавший семьи пацан, оказавшийся в сытости и тепле, радовался самой тяжёлой и грязной работе, вставал на заре и тренировался с таким усердием, что вскоре дослужился до десятника.

Никто из них, молодых и глупых, не понимал, что судьба смеётся над городом-Крепостью, в мгновение ока потерявшим всякую ценность. Они братались, сражались с такими же дурнями на другой стороне. Развлекались, конечно. Какой же военный городок без Дома Желаний?

Верд тоскливо прищурился, вдыхая знакомый аромат кислого пива. Он, кажется, въелся в стены, потому что так и остался неизменным. Таким, каким воин унюхал его, впервые оказавшись в маленькой грязной таверне «Кольчуга».

Здесь они залечивали выпивкой первые синяки; здесь провожали тех, кто отправлялся в большой город за лучшей долей; здесь молча поднимали чаши за тех, кто не вернулся с границы домой; здесь Верд нашёл друга, с которым они бок о бок прожили почти десятилетие.

Санни неловко сжимал чашу в пухлых ладошках. Интересно, помнит ли он это место так же, как помнит его Верд?

Конечно, не обошлось и без любви. Зелёные, горячие, они всё чаще захаживали к госпоже Ласке и, если десятник наслаждался свободной любовью, Санторий ждал встречи лишь с одной женщиной.

— Она была очень красивой, — начал Санни, ни к кому не обращаясь. Улыбнулся своей винной копии в посудине и добавил: — И сегодня она была такой же. Веришь или нет, но её ничуть не испортили эти крошечные морщинки у глаз. А локоны всё так же черны, ни единого седого волоса. Не то что у тебя, — не преминул он подколоть друга.

Верд машинально пригладил обильно припорошенные серебром волосы и тут же отдёрнул руку, покосившись на Таллу. Глаза у той горели огнём: про любовь же говорят! Великую и бессмертную! Эх, глупая девка…

— Спорю, она тебя и не узнала, — едко ответил охотник.

Санторий хмыкнул:

— А ты бы узнал? — он развёл руки, едва не расплескав вино, и продемонстрировал выпуклость в том месте, где когда-то был плоский крепкий живот. — Восемь лет прошло. Я полысел, обрюзг… Я бы расстроился, узнай меня Лала.

— Но надеялся.

— Но надеялся, — кивнул служитель.

— Так это была она?

Талла раскрыла рот, а Верд шутливо пальцем приподнял ей подбородок и напутствовал:

— А то муха залетит. И спрячь волосы.

Санторий кивнул.

— Она. Простите, друзья, я слаб духом. Не удержался от соблазна и разрезал подпругу, когда мы проезжали мимо, чтобы воспользоваться поводом и навестить её, — Верд скрипнул зубами, а Санни торопливо оправдался: — Должен сказать, что ремень и так держался на последнем издыхании! Когда лошади сбежали от шваргов, а мы их ловили, Кляча сильно повредила седло. Вопрос времени, как быстро оно пришло бы в негодность. Я лишь смирился с неизбежным…

— С тем, что ты идиот? — уточнил Верд, залпом осушая кружку и гулко шлёпая её на стол, чтобы сообразительная разносчица заметила и без вопросов подлила ещё.

Санторий пожал плечами: с этим он, кажется, давно смирился.

— Я не мог удержаться. Ведь и ты бы сделал всё, чтобы ещё хоть раз увидеть, — он повернулся к колдунье, но запнулся и скомкано закончил: — того, кого любишь. И я попытался…

— Он читал ей проповедь! — нетерпеливо наябедничала дурная, аж подпрыгивая на стуле от воодушевления. — Я к ним в комнату заглядываю, стесняюсь ещё. Мало ли? А он стоит там и вещает. Боги, говорит, то, Боги сё… А девка… женщина… В общем, она правда очень красивая. Она аж на стену лезет! Иди, говорит, голову Ласке дури, а я на такое не подписывалась! Это, говорит, совсем извращение!

Верд застонал и уронил голову на ладони. Тем не менее, это не помешало ему, не поднимая взгляда подставить кружку подоспевшей служанке:

— Ты идиот. Что тогда пытался спасти бабу, которой не надо спасаться, что сейчас.

— Она жертва обстоятельств и не осознала, во что ввязалась!

— За столько лет так и не осознала?

— Но я это исправлю! Не позволю возлюбленной тонуть во грехе!

— Угу, только в следующий раз мы тебя оттуда вытаскивать не станем, — Верд поднял голову и серьёзно в упор посмотрел на друга. — Хорошо, что ты дурной сказал, куда идёшь, пока я в мастерской был. Не знай мы, где тебя, придурка, искать, пошли бы сразу на центральную площадь к виселицам!

Колдунья, на всякий случай, вместе со стулом придвинулась ближе к наёмнику:

— Тут и такое есть?

— И ты удивишься, как часто используется! — слегка преувеличил Верд. Ничего, перепугаются, меньше своевольничать будут. Оба. А то он нянькой великовозрастным болванам не нанимался.

Санторий утёр чуть вспотевший лоб. В тепле он разомлел, успокоился и окончательно свыкся с мыслью, что охотник просто взревновал друга к бывшей пассии. Он расстегнул верхние пуговички рясы и легкомысленно пожал плечами:

— Не запугивай девочку, Верд. Здесь, кроме дезертиров, никого никогда не вздёргивали.

Охотник помрачнел и окинул всех, набившихся в таверну, цепким взглядом. Делал он это не впервые: каждый скрип входной двери привлекал его внимание, а уж войти спутникам внутрь и занять столик он и вовсе не давал до тех пор, пока сам не постоял на пороге добрых две минуты.