Ключевая фраза - Рубен Маркарьян

«Какой доктор? – спрашивает больной. Остановился на нем глазами, да как крикнет: – Разве это доктор? Это Александр Львович Невахович!» – и с этими словами повернулся на кровати и испустил дух.

Вот эту историю о своей популярности Невахович, оказывается, рассказал за несколько лет десятки раз. Куда уж тут возвращаться в Петербург?»

Доктор Гейденрейх замолчал.

Артем открыл глаза.

– Ваш друг вернулся! – доктор заулыбался. – Как вы себя чувствуете, голубчик?

Артем, еще пока слушал историю доктора Гейденрейха о каком-то Неваховиче, раскрученном популярным печатным сборником в отсутствие телевидения в то время, выработал тактику своего поведения. Если это кома (другие версии казались Артему совсем уж фантастическими), значит, надо понемногу обживать эту реальность, куда угодила его путешествующая по времени и пространству душа. Ведь то, что случается с людьми в коме, толком не изучено – значит, вот и поглядим.

Артем пошевелил головой.

– Все в порядке, доктор! Немного кружится голова и… еще, мне кажется, я потерял память. Не целиком, но, честно говоря, многого не помню…

– Ну, как вас зовут, помните же, и друга вашего помните, так что все в порядке! – радостно воскликнул доктор Гейденрейх. – Такое случается с людьми. Особенно, когда головой бьются. Вы наверняка ударились головой, когда падали. Простое отравление устрицами вряд ли могло привести к потере памяти. Небольшая потеря памяти, бред, галлюцинации – это все допустимо, если удариться головой. Со временем должно пройти. Нужен только покой и свежий воздух!

– Доктор, так я могу забрать Сергея Аркадьевича домой? Я могу отвезти его на свою дачу под Петербургом, там прекрасный целебный воздух.

– Это то, что нужно, любезный, – проговорил доктор. – Это как раз то, что нужно.

Через час Артем Каховский, московский адвокат из ХХI столетия, привыкший к московским пробкам, в последнее время проводя в них много времени на заднем сидении своего мерседеса, трясся в карете питерского конного экипажа, принадлежавшего члену Сената, известному судебному оратору конца ХIХ – начала ХХ века Анатолию Федоровичу Кони.

Они не спеша ехали по улицам столицы царской России, и Артем не переставал удивляться качеству прорисовки деталей на экране своего воспаленного воображения. Он попросил Анатолия Федоровича напомнить ему год своего пребывания в этом времени и немного рассказать о том, что они наблюдают вокруг. Кони, убежденный доктором Гейденрейхом в том, что больному Андреевскому просто нужен покой, тем более при типичных признаках амнезии, спокойно отвечал на вопросы, иногда, правда, удивляясь, как «глубоко Сергей Аркадьевич мог это запамятовать».

Их разговор прервал извозчик, громкой командой остановивший лошадей у вокзальной площади Николаевской железной дороги. Пока Каховский и его спутник шли к поезду, который должен был доставить их на дачу Анатолия Федоровича, Кони продолжал лечебно-исторический экскурс.

– Первоначально Николаевскую железную дорогу предполагалось провести через Новгород, но Николай Первый взял линейку и карандаш, провел прямую линию между Петербургом и Москвой и приказал строить дорогу.

– Да, я помню, а там, где у него ноготь вылез за пределы линейки, образовался изгиб, так и построили с изгибом, – поспешил Артем уверить своего друга в результативности его стараний по возврату памяти.

– Да, есть такая легенда, – улыбнулся Кони. – Уж не знаю, так это или нет, но изгиб точно есть… Вообще, железная дорога – это ж чудо того времени. У нас публика относилась с недоверием и страхом к этому средству сообщения. Бывали случаи, что остановленные у переездов через рельсы крестьяне крестили приближающийся локомотив, считая его движимым нечистой силой. Для обращения этих страхов в более веселое настроение первые месяцы впереди локомотива устраивался заводной органчик, который играл какой-нибудь популярный мотив…

Кони взглянул на Артема, который озирался по сторонам. Артем заметил взгляд Кони и зачем-то похлопал себя по карманам, как будто в поисках чего-то.

– Вы, кстати, не волнуйтесь по поводу вещей, – Кони по-своему понял движения Каховского. – Ваши вещи подвезут завтра же, а сегодня мы с вами спокойно посидим у меня в гостиной, я дам вам свой египетский халат. Попьем чаю, а ближе к девяти обещал прийти после лекции Петр Демьянович Успенский – если помните, мы говорили о нем с вами, молодой ученый, собрался в следующем году в Гималаи. Говорит весьма познавательные вещи. Как устроен мир, и что такое в нем мы… Такие люди всегда интересны: они ведь могут на самом деле узнать, как все устроено. Или догадаться. Мы-то с вами точно знаем, а они могут догадаться, поэтому таких нужно всячески привечать…

При этих словах Кони еще внимательнее посмотрел на Артема. Каховский не понял, как реагировать на этот пронзительный взгляд, и просто пожал плечами.

(Господа, интересующиеся исключительно развитием детективного сюжета, могут сию главу при чтении пропустить.)

– Вы очень интересно мыслите, Петр Демьянович! Вас послушаешь, и самому хочется окунуться в изучение всех наук, чтобы понять, как это все устроено.

Кони сидел напротив Успенского в большом кресле, обтянутом дорогим индийским сукном, и прихлебывал чай из изящной фарфоровой чашки с изображением веселых пастухов и полных пастушек.

Артем (или в этой компании – Сергей Аркадьевич Андреевский) сидел, закутавшись в обещанный египетский халат, и внимательно слушал беседу Кони с Успенским, этим двадцатидевятилетним ученым, поражающим своей эрудицией и нестандартным для своего времени мышлением.

Успенский, читающий лекции в Москве и Петербурге, в этот раз оказался недалеко от дачи Кони и с удовольствием принял его приглашение побеседовать за ужином. Для экспедиции в Гималаи в поисках чудесной страны требовались средства, так что приглашение члена Государственного совета и сенатора не только было для Успенского лестным, но и сулило перспективу решения некоторых финансовых вопросов.

– Я никак не пойму, Петр Демьянович, вы отрицаете существование Бога? Ведь то, о чем вы говорите, очень материально. Церковь говорит вполне конкретно о Боге, о Его посланниках, о райском саде с деревом познания, все это вполне понятно. Вы же говорите о нас – людях, – как о существах, которые не видят дальше собственного носа, будучи трехмерными животными! Вас записали бы в еретики, родись вы не в том месте и не в то время! – Кони засмеялся.

Успенский улыбнулся в ответ.

– Повезло мне родиться в просвещенный век. Вы правы, Анатолий Федорович, вероятнее всего, меня бы сожгли на костре за ересь. Но мои воззрения никак не противоречат доктрине существования Создателя. Ведь та же живая клетка никак не могла быть создана путем случайного смешения аминокислот в первичном бульоне. Вероятность такого события равна десяти в минус пятидесятой степени, а это означает абсолютную невероятность. Так что да, можно сказать, что я верю в Бога-Создателя. Ибо верить в то, что случайно могла образоваться живая клетка, способная делиться и размножаться, это все равно, что верить, что в результате взрыва в типографии разлетевшиеся литеры напечатают орфографический словарь.