Жестокий век - Исай Калашников

На бронзовом подносе Теб-тэнгри принес обугленную лопатку. Кость дымилась, потрескивала, наполняя юрту запахом гари. Теб-тэнгри присел, разглядывая трещины. Таргутай-Кирилтух стоял за его спиной и тоже всматривался в кость.

– Видишь две трещины? Эта – твоя жизнь. Эта – смерть. Они идут рядом, то сближаясь, то расходясь. Сближение показывает на опасность, угрожающую твоей жизни. Пока таких опасностей было немного. Но смотри дальше. Все чаще и чаще линия жизни сближается с линией смерти. Тебя ждут большие испытания. Теперь смотри на эти линии. Их много. Это обиды, причиненные тобой. Они сливаются в одну глубокую и пересекают линию жизни. Это твой конец. Ты не умрешь своей смертью.

Таргутай-Кирилтух перестал смотреть на кость и слушать шамана. Все верно. Это он чувствовал и без гадания. Хватит сидеть! Он не даст всем обидам слиться в одну. Не даст погубить себя.

– Ты можешь узнать у духов, как избежать опасностей и укрепить мой улус?

– Попробую. Но не сейчас. Сейчас могу лишь сказать то, что думаю сам. Я езжу по всем куреням, я слушаю и смотрю. Плохо живут люди. Старших не уважают младшие, бедных обижают богатые, слабых унижают сильные. Установи порядок, и твой улус будет крепнуть, а сам ты – благоденствовать.

Вспомнив, что шаман сын Мунлика, верного нукера Есугея, Таргутай-Кирилтух с подозрением оглядел его.

– Тебе что за дело до моего улуса? Или ты хочешь быть первым человеком у меня, как был твой отец у Есугея?

– Может быть, и так.

– Ты многознающий шаман, а все равно дурак. Кто доверится чужому коню, к чужим и попадет. Пошел отсюда!

В глазах Теб-тэнгри полыхнуло пламя, но губы сами собой сложились в мягкую, как будто даже виноватую улыбку, он скорбно качнул головой.

– Гордый нойон, сейчас ты сам придвинул линию своей жизни ближе к трещине, означающей смерть. – И вышел.

От гнева у Таргутай-Кирилтуха перехватило дыхание, хотел повелеть схватить шамана, но из груди вырвалось лишь сипение. Пока справился с собой, пока дозвался нукеров, образумился. Пусть дерзкий шаман до времени идет своей дорогой. Не с него надо начинать.

Гасли звезды. Небо на востоке, светлея, окрашивалось в мягкий розовый свет. Утро было безветренное, теплое. Вода в реке, розовая, как и небо, сонно хлюпала. Тэмуджин с Хасаром, Бэлгутэем и Хачиуном, босые, в коротких затрепанных штанах, шли друг за другом. Из-под берега, заставив Тэмуджина вздрогнуть, с шумом, истошным криком вылетела птица. Хачиун, шагавший позади всех, догнал старшего брата, боязливо прижался к нему.

– И трус же ты! Утки испугался.

– А может быть, это вовсе не утка. Может быть, это злой дух.

– Не болтай о чем не следует! – рассердился Тэмуджин.

Мальчик хотел сказать еще что-то о злых духах, но Тэмуджин строго прикрикнул, и дальше пошли молча. Скоро совсем рассвело. Солнечные лучи заскользили по вершине Бурхан-Халдуна, высветляя зелень леса, над водой поплыли прозрачные пряди тумана. По крутому яру спустились на песчаную косу. Босые ноги оставляли на песке глубокие вмятины, и они тут же заполнялись прозрачной водой. У широкого омута остановились. На воде покачивались берестяные кругляши-поплавки – тут стояла сеть. Тэмуджин сбросил штаны, сунул ногу в воду – холодная. Всхлипывая, забрел по грудь в омут, ухватился за конец сети, потянул. Сеть заметно подрагивала, и Тэмуджин забыл про холодную воду: что-то есть! У берега за нижнюю тетиву сети схватился Хасар, стали потихоньку выбирать. Из воды показалась розово-золотистая рыбина. За ней вторая, третья. Четыре крупных ленка упруго бились в волосяной сети на мокром песке. Богатый улов! Хачиун по-щенячьи взвизгивал, смеялся, лез к сети, мешая Тэмуджину и Хасару, Бэлгутэй хватал рыбин за хвост и тоже смеялся.

Оставив сеть и рыбин на берегу, спустились ниже. Здесь река прижималась к высокому утесу, круто заворачивала. На повороте была глубокая яма. В нее Тэмуджин вечером закинул крючки, наживленные хариусами, если есть таймень, возьмет.

На спокойной голубовато-зеленой воде лежала темная тень скалы, у берега блестели омываемые течением черные острые камни. Оставив братьев, Тэмуджин, прыгая с камня на камень, добрался до удочек. Проверил одну, другую – пусто. Оставалась последняя. Она стояла в конце ямы под молодым ильмом, росшим в узкой расщелине. Белая волосяная леска была туго натянута. Тэмуджин подергал ее, с огорчением подумал – зацепилась. Придется нырять в воду, не лишаться же драгоценного крючка! Вдруг леса сама по себе прослабла. Тэмуджин, недоумевая, стал выбирать ее. Но что это? Снова натянулась. Нет, идет. Коряга за ней тащится, что ли?.. Так и есть, вон темнеет. Целое бревно тащится.

И в этот момент «бревно» рванулось в сторону. Тэмуджин упал, но лесу из рук не выпустил. Она до крови врезалась в руку. Упираясь ногами в камень, стискивая зубы, Тэмуджин держал леску. Таймень хлобыстнул хвостом по воде, повернул против течения. Тэмуджину стало легче.

– Хасар! Скорее сюда!

Горячий пот заливал лицо, щипал глаза. Пальцы на перетянутой руке посинели, из-под лески, охватившей ладонь, сочилась кровь. Хасар не услышал его крика. А таймень снова повернул вниз, заметался, малиновый хвост тяжко бухал по речной глади, вода бурлила, словно кипяток в котле. Боль в руке стала невыносимой. У Тэмуджина потемнело в глазах.

– Хасар!

Брат услышал. Козленком прыгая с камня на камень, подбежал, вцепился в натянутую до звона лесу, потянул. Вдвоем быстро умучили тайменя. Он подошел к берегу с широко распахнутой пастью – зубастое страшилище.

– Лезь в воду!

Хасар сбросил штаны, ринулся в воду, бесстрашно запустил руки под жабры тайменя. Ловкий, с клочьями обгорелой кожи на черной спине, братишка сейчас как нельзя лучше оправдывал свое имя23.

На берегу рыбина упруго изогнула литое тело, забилась, пачкая хвост в сухих листьях и земле. Тэмуджин схватил камень, с веселой яростью обрушил на черную голову тайменя – сухо хрустнули кости.

– На тебе! На!

Вдвоем выволокли его из-под утеса. Хачиун и Бэлгутэй с опаской разглядывали огромную рыбину, тыча палками в светло-серое брюхо.

Разожгли огонь, зажарили двух ленков, поели. Тэмуджин заставил братьев разбирать сеть, сам лениво растянулся на траве. Солнце уже начало припекать. Трещали кузнечики, в кустарнике за рекой пели птицы. Ныла нарезанная леской рука, но на душе было светло и покойно. Он становится мужчиной, главой и кормильцем семьи. Страшная зима с зелеными огоньками волчьих глаз в гудящей и стонущей темноте уже не повторится. Он научился ловить рыбу, бить из лука птиц, добывать жирных тарбаганов. Он научится владеть мечом и боевым копьем, станет воином, таким же знаменитым, как его отец Есугей-багатур. Пусть тогда дрожит от страха толстый Таргутай-Кирилтух!

Но не о мести ненавистному нойону больше всего думает теперь Тэмуджин. Почему-то все чаще вспоминается его нареченная невеста Борте, девочка с тугими круглыми щеками, рассудительная и упрямая. Какой стала она теперь? Захочет ли Дэй-сэчен, ее отец, отдать Борте ему сейчас, когда у него единственный нукер – собственная тень? Когда-то он был добр и внимателен к нему. Но это было при жизни отца. В ту пору все были добры к нему, к его матери, его братьям. Люди уважают, прав Теб-тэнгри, одно – силу. И он будет сильным.