Немецкие диверсанты. Спецоперации на Восточном фронте. 1941-1942 - Георг фон Конрат

– Как я уже объяснил, капитан, я являюсь комендантом этого города. Так вот, я получил распоряжение из главного штаба расположить ваш отряд в бывших латвийских казармах, находящихся в трех километрах от железнодорожного переезда, ведущего в сторону немецкой границы. Вы пробудете там несколько недель, а возможно, и месяц, по крайней мере, до тех пор, пока ваши раненые не поправятся. Это все. Также у нас имеется приказ выделить вам в сопровождение охрану в дорогу.

«Черт! – подумал я. – Когда же, наконец, нас избавят от этих, давно ненужных, мер безопасности. Они в самом деле думают, что кругом одни сплошные шпионы, или все же нас не считают достаточно надежными, чтобы полностью доверять?» Какой бы ни была причина, все это было отвратительно.

Гауптштурмфюрер достал бутылку коньяку и рюмки, всеми силами пытаясь произвести на нас хорошее впечатление, доказывая свое дружелюбие.

– Разве не считаете вы изумительным то, как германская армия провела наступление и, словно хищный зверь, выпустила когти, обосновав свое логово в Тауроггене?

Он продолжал что-то говорить, но мне порезало слух то, как он произнес вместо «мы» – «германская армия», а вместо «наше» – «свое».

– Знаете, – продолжал он невозмутимо, – наш батальон, сражаясь на линии огня, в тяжелейшем бою завоевал чрезвычайно важный объект – бункеры, находящиеся за городом. Скорее всего, вы видели место боя, когда проезжали мимо. Благодаря им тысячи солдат избежали смерти. Они поплатились жизнью, но не сдали своих позиций.

Его голос был наполнен драматизмом, он покачал головой, сделав паузу между словами для достижения большего эффекта, а затем продолжил:

– Казармы, куда вы направляетесь, принадлежали русской танковой дивизии, и нашему отряду их также удалось перехитрить. Вообразите! Целая танковая дивизия! Какой ужасный позор для тех, кто остался жив, какой стыд, что они убегали с места боя, только завидев немецких солдат.

Вилли ткнул меня в бок, и я мог сказать, не глядя в его сторону, что его распирает от смеха. «Убийца» был так увлечен своим рассказом, что, сам не замечая того, войдя в образ, от волнения переминался с ноги на ногу. Я почувствовал, что Вилли наклонился в мою сторону, а затем услышал его шепот:

– Если бы этот идиот знал! Возможно, тогда бы он попросил у нас автографы!

Мне не понравился коньяк. Может, после выпитого вина мой желудок плохо воспринял его, поэтому, с трудом допив рюмку, я поднялся и, поблагодарив его за гостеприимство, вышел, чувствуя нарастающую вражду по отношению к этому человеку. А его наигранная веселость и притворная искренность только усугубила мои подозрения. Но идиоты встречались мне и раньше, и я никогда не заклинивался на них. Так почему же этот так сильно подействовал на меня?

Вилли вел машину, а мы строем шли за ним и пели песни. Теперь все произошедшее казалось нереальным.

Ночь была тихой и отличалась от предыдущих тем, что сейчас мы разбили лагерь в городе, а не в лесу. Все заснули, выбрав себе местечко поудобнее, и только стражники, медленно передвигаясь, прохаживались туда и обратно.

Мы с Вилли взобрались на один из пулеметов и, накрывшись парой шерстяных одеял, так же как и остальные, мгновенно заснули.

На следующее утро меня разбудили лучи солнца, светившие прямо в глаза, шум грузовиков, карет скорой помощи, снующих туда и обратно, а также танков. Я обнаружил, что Вилли уже, как и всегда, успел всех организовать и наш отряд был готов двигаться дальше. Я проснулся с ноющей болью в груди и так ничего и не смог съесть на завтрак – только выпил кофе. В действительности мне не о чем было волноваться. Но на душе было пусто и смертельно тоскливо после пережитого. Я чувствовал апатию и депрессию от увиденного беспорядка и хаоса, царившего в Тауроггене. Самого города, как такового, больше не существовало, но, даже несмотря на это, лица местных жителей, встречавшихся нам, светились радостью. Разрушенный город не вызывал у них печали. Теперь они стали свободны от навязываемого им коммунистического строя и могли распоряжаться землей по своему праву и строить заново свои дома, но будучи уже свободными людьми.

Вилли сообщил, что можно ехать дальше.

Я впрыгнул к нему в машину, и мы поехали впереди. Группа вновь проехала мост, нами же разрушенный, но сейчас казалось, будто это было несколько лет назад. Поля в этой местности пока еще оставались зелеными. Вскоре мы выехали на дорогу, ведущую к казармам. Расположенные на живописном берегу реки, они стояли, окруженные смешанным леском, а напротив раскинулись, словно гладкий зеленый ковер, аккуратные поля. Сами бараки не представляли собой ничего особенного – просто двухэтажные кирпичные здания с большими серыми окнами. Первоначально здесь, очевидно, были конюшни, но впоследствии расположились русские танки. Теперь их место заняли наши. У меня это место вызывало странное чувство.

Едва оказавшись на территории, мы сразу же попали во внимание сторожевых собак. Перед тем как нам дали команду построиться, мы установили свою технику. Сразу же нам были объявлены десять правил.

– Первое, – сказал старший, – это не вражеская территория. Все здешние люди – наши союзники, но вам не следует общаться с ними. Второе – вы не должны выходить в город ни при каких обстоятельствах – это касается каждого из вас. Третье – здесь вы продолжите свое обучение и тренировки.

Были и другие указания, все одинаково неприятные и не терпящие никаких возражений. Я воспринял их без эмоций, особенно даже не вслушиваясь. По окончании речи он добавил надменно:

– На данный момент это все.

На словосочетании «данный момент» было сделано ударение. Вилли повернулся, чтобы дать отряду команду «вольно», но начальник оборвал его на полуслове, крикнув:

– Одну минуту! – Он, видимо, вспомнил об еще каком-то приказе, потому что, когда Вилли обернулся на его окрик, улыбнулся высокомерно и со злорадством: – Охрана здесь особо ужесточена, и поэтому вам следует хорошенько себе усвоить, что без увольнительной никто, даже блоха, не имеет шанса выйти отсюда. Запомните это!

Я был взбешен. Да и не только я. Они были слишком глупы, чтобы удерживать нас здесь, в этом я не сомневался. Что бы они ни сделали, мы найдем способ уйти, если понадобится.

Начались скучные, долгие дни. Привыкнув к наказаниям и постоянным занятиям, мы никак не могли приспособиться к распорядку дня, когда нечего было делать. Полное бездействие стало сводить с ума, но в конце концов удача улыбнулась нам. Река, что протекала поблизости, была не слишком глубокой, но мы вполне могли найти места поглубже, чтобы проводить занятия по дайвингу. Почти неделя прошла впустую, потому что учения на мелководье нельзя было считать полноценными. Но на шестой день один из охранников, до этого не особо интересовавшийся происходящим, вдруг упомянул, что в Тауроггене имеется глубокая плотина, и предположил, что там, скорее всего, наши учения пройдут с большим толком. Звук сирены громко и четко прозвучал у меня в голове. Даже если бы город выгорел дотла, на нас бы это никак не отразилось. Внутренне я источал проклятия, не в силах больше находиться взаперти, словно монахи в монастыре.