Броневой - Илья Те

На лоджии, однако, никакого продолжения не последовало.

Спрятавшись за одной из колонн, Маляр напряжённо всматривался во тьму. Руки дрожали так сильно, что с трудом удерживали оружие. Наконец, в лунном свете, он внимательно осмотрел каждый уголок, сектор за сектором.

Лоджия оказалась пуста.

Во-первых — пуста, а во-вторых — спрятаться здесь было совершено негде. На широкой лоджии стояли только четыре плетеных стула и прозрачный стеклянный стол.

Внезапно, за спиной, в только что оставленной комнате снова погас свет!

Это было страшно. Маляр вздрогнул. По спине пробежал обжигающий холодок. Малярийкин понял, что произошло. Его обдурили!

Враг спрятался в оставленной им комнате, отрезав от ничего не подозревающей Елены!

Малярийкин проглотил ком. А что, если враг сейчас убьёт Елену?

Что делать? Броситься обратно? В тёмную комнату, в которой сидит вооружённый пистолетом противник? Да уж, на танках было проще.

Размышления и сомнения Малярийкина прервались так же внезапно, как и начались. Маляр заметил — в дверях оставленной комнаты неожиданно мелькнула чья-то тень. Малярийкин едва различил силуэт и выстрелил не задумываясь. Враг тут же выстрелил в ответ, и Малярийкин почти физически ощутил, что пуля прошла буквально в паре сантиметров от небритой щеки.

В это время внутри комнаты раздался приглушённый хлопок. Он прозвучал не так, как громкие выстрелы секундой до этого. Стрелял кто-то другой. И с другой стороны.

— Лена, ты?! — заорал Малярийкин из-за колонны.

— Санта-Клаус! Да, я. Не стреляй.

Они вошли в комнату с обеих сторон. Парнишка лежал у Лены под ногами. Это действительно был мальчик. Довольно рослый и крупный, но всё же мальчик, едва ли лет четырнадцати.

— Бедолага. — Сказал Маляр. — В таком нежном возрасте. И умер от пули.

— А ты знаешь, в каком нежном возрасте эти чешские ублюдки малолеток на панель продают? Твой «бедолага» для них был бы уже старый.

— Ага. Ну, ты пришила его, молодец.

— Это ты пришил. Я всего лишь сидела в комнате и наблюдала. Дуэль была ваша. И шмальнула я его в спину.

— Ясно. И что теперь?

Лена улыбнулась и как то странно снисходительно хлопнула Маляра по спине.

— А всё! — Неожиданно заявила она. — Теперь уже всё.

Снова лето завладело Сибирью, подсушило майские лужи, озеленило поляны. Мир вокруг мёртвого мегаполиса распустился словно цветок сирени, но внутри трупа самого города, в урбанистических джунглях, меж руин небоскрёбов, время менялось мало, оставляя серый и насыщенно-серый основополагающими цветами. Пока в центральных районах Скайбокса горели бесчисленные огни в офисах ВТЭК и громадные рекламные вывески, окраины сибирской столицы и далёкие таёжные поселения раздумывали над тем, как оплатить счёт за электричество с единственной лампой в прокуренной комнатушке.

Работа мастера боится — заезженная фраза, которую Маляр ненавидел всей душой. Однако руки его этой фразы не слышали и продолжали работать, словно сами собой. Действительно умело, проворно, почти профессионально собирая на столе детали.

Починка лазерного прицела к 26й нарезной «вике» проходила быстро, но без энтузиазма. Здесь же, рядом на столе валялись прочие оптические приборы, электроника и даже двигатели на перемотку. Тоска! А ведь Малярийкин работал только с обеда и время едва-едва приближалось к ужину. В последнее время Маляр много спал и только острое чувство голода или же заунывной тоски, время от времени охватывавшее с головой, заставляло его работать.

Новое жилище Малярийкина было совсем маленьким и одиноким. Не только потому, что вот уже больше года он жил один, перебиваясь с хлеба на воду на самой окраине разрушенного войной мегаполиса. Но прежде всего потому, что размещалось оно на предпоследнем этаже бывшей малосемейки, в которой Маляр и ещё пара подобных ему одиноких бомжей-инструментальщиков составляли всё население. Окна комнаты поверх стёкол были грубо заколочены фанерой. Стены и подоконник давно позабыли, что такое вода и тряпка. Пол был завален различным мусором, начиная от досок, использовавшихся Малярийкиным в качестве лавки, койки, стола или рабочего станка, и заканчивая большими пакетами в которых были собраны книги. Углы нового, неприятного обиталища бывшего танкиста и авторемонтника были заставлены жестяными банками доверху переполненными окурками. Немногочисленные вещи Малярийкина оставшиеся от прошлой жизни, включая красивую рубашку и джинсы, что он покупал для свидания с Эленой Прекрасной в Скайбоксе, были сложены в большую сумку, в которую Маляр сейчас практически не заглядывал.

Со старым Малярийкиным — звездой Ливана и Тотенкопфа — человеческое существо, считавшееся хозяином отвратительной комнатки, связывала только густая, отросшая за минувший год до безобразия, борода. Малярийкин конечно, её стриг. И походил сейчас на Льва Толстого. Конкретно. Только низкорослого и со злобными глазками.

А вот с юным Малярийкиным из Наш-ангара — нынешнего Маляра не связывало уже практически ничего. Разве что память. Пожалуй, она одна!

Как когда-то Калмышев, Малярийкин вертел отвёрткой внутренности починяемого прибора, через слово матерился (тихо) и сплёвывал себе в бороду. Борода поседела, всклочилась и встопорщилась, но внешность, которая и раньше волновала Малярийкина крайне мало, сейчас не задевала фибры его души вообще.

— Мастер, мать твою, — бубнил он себе под нос, смотрел на часы под стереовизором, затем на календарь с танком, где лицо танкиста было старательно вырезано канцелярскими ножницами, и тянулся к пульту дистанционного управления.

Судя по дате на календаре, с момента последнего свидания с Леной, если конечно, это было можно назвать свиданием, а не организованным убийством, прошло действительно больше года.

Обмусоленная тема покушения на довольно известных бойцов клана чехов, да к тому же танкистов, давно себя изжила. По телевидению больше не обсасывали подробности гибели одиннадцати человек, не предрекали новый передел собственности и не грозили войной или покушениями со стороны чешской группировки в отношении криминализированных соседей, полиции или ВТЭК. Время, что называется, лечит.

Вот только не всё.

В последнее время Малярийкин сильно опустился. Лекарства и обезболивающие стоили очень дорого. Поломанные кости по ночам ныли. Неправильно сросшиеся ребра не давали спать. Отбитые почки и селезенка беспокоили пока мало, но Малярийкин знал, что с возрастом они о себе напомнят. Год назад у него был переломаны почти все кости. Вывихнута стопа. Сломан нос, выбиты зубы. Он получил сотрясение мозга, многочисленные внутренние кровотечения. В тот день, сразу после расставания с Леной, он вернулся домой. А там — его уже ждали. Малярийкин не знал, кто именно. И не было нужды интересоваться. После злополучного боя на Тотенкопфе они с Веником узнали друг друга вместе. Возможно, здесь и скрывался подходивший ему ответ.