Записки бродячего врача - Иосиф Львович Раскин

четвертинки, сердцевина с косточками вырезается и предлагается собаке, следящей за процессом, а шкурка остается на месте. Головка чеснока разделяется на дольки и очищается от шелухи. Чеснок смешивается с яблоками в равной пропорции и обильно посыпается розмарином.

Получившаяся смесь закладывается внутрь гуся. Лучше всего подстрелить гуся самому; по полной программе нужно при этом упасть в озеро вместе с ружьем и выливать потом воду из всех карманов и телефона, но можно ограничиться короткой программой и в озеро не падать. Более того, можно купить мороженого гуся в магазине, но тут автор снимает с себя всякую ответственность за результат.

Яблоки вместе с гусем укладываются в гусятницу, туда же добавляется мелкая картошка в шкурке, все это безобразие посыпается крупной солью, поливается текилой и устанавливается в духовку при температуре 370 градусов Фаренгейта часа на четыре. Время от времени гусятницу надо проверять и доливать в нее жидкость (белое вино или пиво).

Через четыре часа яблоки готовы. Приятного аппетита.

Книга сказок для взрослых

Век ICQ, конец 90-x

…Это были времена, когда разговаривать в реальном времени и показывать видео собеседников компьютеры еще не научились и люди с разных континентов переписывались друг с другом в разнообразных чатах…

Из новейшей истории Виртуального Мира

Придя со службы в восьмом часу вечера, умывшись и перекусив наскоро, Дон Жуан включил компьютер, набросил на плечи шкурку Чеширского Кота и осторожно по витым электронным лестницам стал спускаться в темные джунгли ICQ и Odigo. Виртуальный мир, соединенный мириадами кабелей с миром реальным, уже кипел на полном огне, пузырился и бил в глаза тысячами ритмов на сотнях языков. Жгучие мысли и свежеохлажденные чувства переливались из одного мира в другой, и иногда становилось трудно определить свое местонахождение…

И вот, по прошествии четырех часов… где-то на другом конце мира – во Владивостоке или Торонто, а может быть, на седьмом этаже той же тель-авивской многоэтажки… царь Соломон сидел под кипарисом, уже справившись с индейкой, и мирно похрапывал под двести семьдесят шестую серию «Рабыни Изауры». У ног его, как воплощенный миф, приросла к клавиатуре домашнего компьютера Суламифь; она молниеносно стучала по клавишам и в изысканных сложноподчиненных предложениях медленно и тщательно продвигалась розовеньким кончиком единственного в мире язычка по впадинам и выпуклостям донжуанового пениса.

Согласно последнему, двадцатисекундной давности, сообщению от Дона Жуана, пенис уже развернул плечи на манер королевского гвардейца, приобрел благородный лиловатый оттенок и был готов уподобиться Бахчисарайскому фонтану («фонтан любви, фонтан живой») как только, так сразу.

В реальном же мире в это время Дон Жуан, одетый в любимый халат бордового, слегка потертого бархата, сидел у себя в кабинете, грызя ломтик копченого желтого полосатика и допивая вторую бутылку пива Blue Moon; на мониторе его компьютера были открыты четыре окна ICQ и Odigo.

В первых двух происходил сеанс синхронного художественного секса на английском языке, и Дон Жуан перебегал от одного к другому, стараясь не потерять темпа и не перепутать стадии процесса и имена участниц забега.

Виртуальный секс не возбуждал Дон Жуана, но тренировал живость реакции, богатство лексикона и гибкость ассоциаций.

Конечно, вначале пришлось поработать со специальной литературой, проштудировать «Тропик Рака» и даже мысленно законспектировать эту в высшей степени познавательную книгу, но в результате очень скоро поступательно-вращательное введение – на всех доступных языках – слегка пульсирующего члена, эластично-твердого, как полицейская дубинка, и приятно толстенького, как аэрозольный баллончик с освежителем воздуха фирмы «Джонсон и Джонсон», в скупо освещенный тоннель влагалища уже не представляло собой лингвистических сложностей, а, наоборот, с первых восьми сантиметров начинало вызывать легкие судороги оргазма в тазовых мышцах партнерши по переписке, сидящей где-то на острове Ямайка под легким бризом на веранде отеля, с лэптопом на коричневых коленках.

B третьем окне шел непринужденный треп с девочкой из армянской глубинки, сбежавшей от семьи учиться на кинорежиссера в Англию.

До самого киноискусства дело пока не дошло, она все еще мыла посуду в пабе в Челси, но впечатления от ночной жизни Лондона булькали, переливались через край и растекались по ICQ во все концы света. С головой, чувством юмора, британским сленгом и русской грамматикой у нее все было в порядке. Кроме того, она ухитрилась сохранить приверженность к некоторым элементам армянского домостроя, что очень развлекало Дон Жуана. Он уже подумывал, что давненько не бывал в Туманном Альбионе и хорошо бы выкроить недельку… Впрочем, эти мысли были совершенно платонические.

Девочка разнообразила категорию интеллектуального общения, до знакомства с ней заселенную исключительно виртуальными скандинавками.

Скандинавки, обе – плотные брюнетки, жили в небольших городках с непроизносимыми названиями, преподавали умные науки в местных университетах, пили пиво «Карлсберг» с утра, бехеровку на ланч и шестидесятиградусный ликер «Джаггермейстер» после работы; в их жилах эритроциты и лейкоциты плавали в смеси алкоголя и крепчайшего турецкого кофе (в соотношении один к пяти); при этом все они были очень озабочены собственным здоровьем и поэтому курили не вредный табак, а исключительно полезную марихуану и пополняли запасы серотонина путем традиционного секса с хорошими рок-музыкантами – образ жизни, совершенно отличный от образа жизни самого Дон Жуана, у которого единственная в жизни попытка попробовать бехеровку кончилась приступом аппендицита, а с музыкантами он так и не решился.

Если верить присланным фотографиям, дамы были покрыты художественными татуировками с ног до головы и носили серьги во всех точках, предписанных Аюрведой. При этом они владели в совершенстве восточной и западной философией (включая марксистскую), знали досконально новости изобразительного искусства и современной серьезной музыки, не говоря уже про джаз и кино, и Дон Жуана спасали только навыки словесного фехтования, державшие его всегда на одно туше впереди собеседника; но все равно приходилось напрягать всю свою нащипанную на этапах эвакуации эрудицию, а зачастую лихорадочно лезть за словом в карман ближнего своего, то бишь в Британскую энциклопедию, чтобы удержаться в седле при такой бешеной скачке.

Но самым удивительным было то обстоятельство, что даже при общении на неродном для обеих сторон английском Дон Жуана не покидало ощущение, что он говорит с людьми, с которыми в юности вместе учился в университете, читал того же Оруэлла, слушал вместе «Пинк Флойд» и пил вино «Кямширин» в одних и тех же компаниях… Объяснение этому феномену Дон Жуан так и не нашел, как и тому печальному обстоятельству, что упомянутое чувство так и не пришло при общении с русскоязычными партнершами…

В четвертом окне Дон Жуан, вооруженный лексиконом, заимствованным у собственной дочери, и приняв образ длинноногой брюнетки Мариэтты (черная кожаная мини-юбка и черный же топ, приоткрывающий маленькую розу, вытатуированную в области левой лопатки) с соответствующим аватаром, отбивался (отбивалась) от юного программиста, выросшего в Черновцах и теперь дорабатывающего