Отражение в мутной воде - Елена Арсеньева

Она понемножку успокаивалась и уже не содрогалась в почтипредсмертных судорогах при виде внезапно распахнувшейся двери. И хвалила себя:все-таки поступила правильно, доверившись инстинкту, приведшему ее в этоттихий, далекий уголок. Конечно, Михаилу докука безмерная, это уже точно! А егоотношения с женой, похоже, обострены до предела. Во всяком случае, когда онсказал Тине, что Лида вчера уехала в город, на его лице мелькнуло неподдельноеоблегчение. А может быть, просто был рад, что придет к ней на новоселье.Лида-то вряд ли отпустила бы мужа. И сама, конечно, не пошла бы…

Новоселье же состояло в том, что Тина наконец-то перебраласьиз больничной кладовой, куда ее поселил было Михаил, в одну из комнатпросторной Данилушкиной избы. Сначала она и думать боялась идти к кому-то напостой, тряслась от каждого шороха, от звуков чужих голосов и относительноеспокойствие обретала лишь в уединении. Однако когда слухи о том, что главврачпросто-таки днюет и ночует в этой каморке на первом этаже, поднялись вышекритической отметки, Тина поняла: ей надо постоянно быть на глазах у людей,чтобы если не погасить совсем, то хотя бы притушить этот пожар сплетен. Уж такую-томалость она могла сделать для Михаила – хотя бы из благодарности. Все-таки онпринял ее под свое крыло – без денег, без вещей, без документов (Светкинпаспорт Тина, разумеется, никому здесь не показывала) – и никогда ни о чем неспрашивал. И без слов, впрочем, ясно: его прежнюю супругу жизнь переехала так,что только самый отъявленный садист может причинить боль этому призраку,который однажды материализовался на крылечке Тамбовской больнички и попросилприюта. Другое дело, что призрак слишком быстро начал обретать прежнийпрельстительный облик…

А может быть, Тина все выдумывает – насчет своейнеиссякаемой власти над Михаилом? Но, как ни жутко это звучит, она даже радиспасения собственной жизни не вернулась бы в их общую постель. Хотя… никогда неговори «никогда». Она ведь и вообразить не могла прежде, на что способна радиэтого самого спасения! Но Лидочка может чувствовать себя в безопасности: рукиТины уж точно не тянутся к ее семейному счастью!

– …А ленкб, скажу я вам, лучше всего брать на паута,[1] –бубнил меж тем Данилушка с интонациями записного краснобая. – Но не напростого! Вот что было однажды. Бросал я как-то на кузнечика, на мушку, на тогоже паута – глухо. Не везет! Сел на камушек отдохнуть, отмахиваюсь от всякойлетающей нечисти, ноги мокнут в воде. И вдруг плюхнулся мне на колено паут – датакой голубогла-азый! Просто загляденье! Хлопнул я по коленке, конечно, а потомдумаю: дай попробую на него. Только забросил удочку – всплеск. Подсекаю –метровый ленок. Так вот что вам нужно, думаю! Нахватал я этих голубоглазых кучуи ну закидушкой махать. Что ни паут, то ленок, да какой! Через час завалилкамень – сидеть негде. Пришлось народ на подмогу кликать, чтобы помоглиперекидать рыбу на берег. И что вы думаете? Я кидаю, а соседи потихоньку тащатмою добычу, тащат… Чуть не вся Тамбовка от меня отоварилась. Вылез на берег –мать честная, пусто! Одну только рыбешку мне оставили, самую что ни естьмаленькую. Вот ее мы и едим, – кивнул Данилушка на блюдо, где некогда томилсяпреизрядный ленок. Теперь от него, конечно, остались одни косточки, поживы накоторой не нашла бы даже самая ушлая из больничных кошек. Опустела и огромнаясковорода с жаренной на сале картошкой, и миска с салатом, и пирог земляничныйуже подъедали…

«Да, – сонно подумала Тина. – Может, и хорошо, что все моивещи остались в Нижнем. Если буду так есть каждый день, просто ни во что невлезу!»

– Тиночка, покушай еще пирожка, – сказала баба Вера. – Вседоедайте, а на завтрак я вам с дедом таких блинцов напеку – за уши не оттащишь!

Михаил перехватил исполненный ужаса взгляд Тины ирасхохотался:

– Да, пропала ты. Тут никакие диеты не проходят – естьпридется от пуза.

Встал из-за стола:

– Ну что, гости, не надоели вам хозяева? Спасибо за хлеб, засоль, но мне пора.

– Куда это в такую рань? – удивился Данилушка. – Еще исолнце не село. Стадо пригонят, тогда и пойдешь.

– Мне еще надо поработать – новые журналы пришли. А руки недоходят. Да и по хозяйству кое-что поделать… А потом, в одиннадцать, встретить«Метеор».

– Так Лидка сегодня возвращается?

Данилушка поспешил следом за гостем на крыльцо. Тина –делать нечего, надо соблюдать приличия – поплелась с ними, хотя больше всего насвете хотелось переползти на диванчик и уснуть. Да, вот так-то и наживаютсякилограммы!

– Сегодня, сегодня. Что ей там делать, в Хабаровске?

– Ну, я так думал, поживет у свекровки. Той небось одиноко.

– Одних суток, как я понимаю, было вполне достаточно, –усмехнулся Михаил.

Тина опустила голову, пряча ехидную улыбку. Да уж… Значит, иЛидочка при всех своих совершенствах не способна ужиться с Аллой Павловной?Пожалуй, не родился на свет человек, которому это удалось бы!

– Данилушка, ты Атаманшу когда вязать будешь? – спросилМихаил, любуясь молоденькой красивой лайкой, дремавшей у будки. При звукеголосов собака сторожко вздернула уши. – Не забудь, ты мне кобелька обещал.

– Помню, а как же, – кивнул Данилушка. – Правильно выбрал,доволен будешь. Атаманша – она сучка грамотная. В лесном деле ей цены нет. Ятолько рот открою, чтобы команду подать, а она уже бежит куда надо. Сполувзгляда меня понимает! Как-то зимой шли мы по тайге. Вдруг неподалеку кустызатрещали. Переглянулись мы с Атаманшей – и она туда. Я за ней, не отстаю. Атреск отдаляется. По следам гляжу – крупная рысь уходит, не догнать. Слышу,Атаманша в сосняке голос подает. Подбегаю. Стоит она, вверх смотрит и лапой мнепоказывает: туда, мол, стреляй! Я приложился – снял рысюгу! Уж сколько шапок изнее нашил – не сосчитать: и нам со старухой, и людям. Крупная попалась, сгодовалого теленка. Ну ладно, что с вами толковать, пошел я!

И, махнув рукой, Данилушка удалился в дом, оставив гостей накрыльце задыхаться от хохота.

Тина до того обессилела – просто ноги не держали. Уже былоуспокоилась, но представит только, как Атаманша стоит в сугробе и, запаленновывалив язык, указует хозяину лапой, куда стрелять, – и снова заходится вприступе смеха.