Косиног. История о колдовстве - Джеральд Бром

– Хелло, Абита.

Негромкий женский голос прозвучал мягко, едва ли не убаюкивающе.

Абита заозиралась в поисках говорящей, но тут же сообразила: с ней говорит змея.

– Не стесняйся, возьми, – сказала змея. – Возьми яблочко. Они для тебя, дитя мое. Они помогут увидеть.

Абита вновь подняла руку, однако замешкалась. Змея исчезла из виду, но ее голос звучал, как ни в чем не бывало:

– Только остерегайся пауков.

– Пауков?

Не обнаружив поблизости никаких пауков, Абита сорвала с ветки яблоко. Блестящее от росы, твердое, спелое, оно так вкусно пахло! Чувствуя, как рот снова наполняется слюной, Абита вгрызлась в хрусткий алый бок яблока. В ответ яблоко сжалось, дрогнуло, обнаженная мякоть в месте укуса налилась кровью, точно открытая рана. Кровь забурлила, вспенилась, и среди алых пузырей замелькали когтистые черные лапки. То были пауки, крохотные черные пауки – не одна дюжина! Лавиной хлынув на волю, они облепили ладонь. Абита отбросила яблоко прочь, но, едва попытавшись выплюнуть откушенное, почувствовала мохнатые тельца и жесткие, колкие лапки на языке, на деснах, за щеками, под языком: пауки кишмя кишели во рту, заполнили горло так, что не закричать.

Вскинувшись, Абита села в постели, мучительно закашлялась, не в силах вдохнуть, захлопала ладонями по плечам, по волосам, по щекам… однако вокруг не оказалось ни одного паука – только ее кот, Бука, недоуменно взирал на хозяйку, сидя поверх одеяла.

Спрыгнув с кровати, Абита метнулась к дверям, распахнула их настежь. Свет зари разогнал все тени, озарил все углы, где мог бы спрятаться крохотный паучок. Замерев на пороге, Абита окинула взглядом двор, но и снаружи не было никого, кроме несушек, мирно копавшихся в сверкающей на утреннем солнце росистой траве.

Тут Абита заметила, сколько на земле пыли. Настал июнь, на смену весенним дождям пришли теплые летние дни, земля мало-помалу просохла. Все это напомнило, что Эдварда нет рядом уже около двух месяцев… однако Абита постоянно ожидала увидеть его за любым углом, или в поле, или выходящим из леса с широкой улыбкой, предназначенной лишь для нее одной.

– Эдвард, – прошептала она, опустившись на ступени крыльца и крепко стиснув ладонями локти.

Вспомнить хоть ту самую теплоту в его голосе… но тут Абита заметила, как высоко поднялось солнце в небе, и разом вскочила на ноги.

– Гвозди Господни! Бука, сегодня же воскресенье. Опаздывать нельзя!

Старательно ополоснув перепачканное лицо водой из поилки для кур, Абита схватила лучшую из своих юбок, заметила, как обтрепался подол, но все равно надела ее.

«Ничего, и до юбок руки дойдут», – подумала она и горько усмехнулась собственным мыслям. Настанет ли день, когда у нее снова появится время заботиться о нарядах?

Поспешно зашнуровав на груди корсет, Абита отыскала чепец, позавтракала половинкой лепешки, твердой, как камень, поскольку смальца в доме не осталось ни ложки, и направилась к двери.

У порога, возле висевшего на крючке волосяного ожерелья, она приостановилась и нежно провела пальцем вдоль звеньев цепочки. Так она делала каждое утро, и всякий раз этот нехитрый ритуал прогонял прочь ночные страхи, навевал покой… вот и сейчас на сердце стало хоть немного, да легче.

Дожевывая лепешку, Абита вышла на крыльцо и едва не споткнулась о Буку, принявшегося тереться о ее ноги в попытках помешать хозяйке уйти.

– Знаю, Бука, знаю. Мне и самой туда идти неохота. Дел слишком много, чтоб юбки просиживать да слушать их бесконечные проповеди.

Спустившись с крыльца, она оглядела небо: не собирается ли дождь? Утреннее солнце озаряло кукурузное поле. Борозды – вкривь да вкось, одни засеяны, другие еще нет, однако Абита искренне гордилась собой.

«Я справилась, Эдвард. Как ты гордился бы мной, если бы видел это! Гордился бы, уж я-то знаю».

Над землей зеленели первые всходы. Возможно, урожай она все-таки соберет.

«Дождя бы еще, дождя…»

Последние несколько дней Абита только и делала, что ведрами таскала на поле колодезную воду, но понимала: в одиночку столько кукурузы не полить ни за что.

– Ничего. Дождя ждать недолго, – сказала она Буке.

В ответ кот громко мяукнул.

– Ну что ж, по крайней мере, сегодня мне есть о чем помолиться во время службы.

Одна из коз ни с того ни с сего заблеяла, и Абита оглянулась на хлев: вдруг тот загадочный дьявол, что напал на нее, все еще рядом? С тех пор, как он дотронулся до нее, Абита его больше не видела. Хотелось бы верить, что зола с солью отвадили дьявола раз и навсегда… но если так, откуда же все эти потусторонние голоса, замогильные стоны и вой среди ночи? А сколько раз она видела невдалеке расплывчатых призрачных тварей, исчезавших, едва их заметишь? А Эдвард? Сколько раз где-то сбоку, в уголке глаза, словно бы мелькал ее муж… а окликнешь его, обернешься – вокруг ни души? А неотвязное, ни на минуту не отпускающее ощущение, будто в лесу кто-то прячется, следит за ней, ждет?

– Что тебе нужно? – в сотый, в тысячный раз спросила она. – Что?

Повернувшись в сторону ульев, Абита поискала взглядом ту самую яблоньку с алыми листьями: ей очень нужно было убедиться, что это всего лишь еще один ночной кошмар.

Разумеется, возле ульев не оказалось ни яблоньки, ни змеи, соблазнявшей Абиту одним из ее плодов, будто Еву в Райских кущах. А ведь, кстати: не кто иная, как мать говорила, что змей в Раю принес Адаму с Евой не проклятие, а дар прозрения… Вспомнив об этом, Абита в который раз подивилась, насколько силен был дар видения матери, способной дотянуться через бескрайнюю пустоту до самого царства мертвых и вызвать оттуда душу умершего.

«Может, это оно и есть? Может быть, этот дьявол пробудил мой дар видения?»

По словам матери, даром видения обладали и ее мать, и бабка – все матери в их роду.

«А если так, чем я хуже?»

И вдруг возле ульев неизвестно откуда возник… человек. Стоя спиной к Абите, он не сводил глаз с подрастающей кукурузы.

– Эдвард? – прошептала Абита, шагнув к нему. – О Боже, Эдвард, это ведь ты? Пожалуйста, пусть это будешь ты!

На сей раз он не исчез, но развернулся к ней и вправду оказался Эдвардом.

Да, муж стоял перед ней, совсем рядом, вот только…

Абита прижала ладонь к губам, заглушая крик, рвущийся из груди.

Глаза Эдварда исчезли, как не бывало: на их месте темнели слепые глубокие впадины.

Колени Абиты дрогнули, подогнулись.

Подняв руку, Эдвард осуждающе указал на нее пальцем и тяжкой поступью двинулся к ней.

Абита замерла, не в силах сдвинуться с места.

С каждым шагом надвигавшийся дух Эдварда становился прозрачнее и, наконец, не дойдя до Абиты всего нескольких ярдов, исчез, развеялся, словно дым.