Штопор - Иван Черных

— О-о, да тут целый банкет готовится! — приятно удивился Николай и с благодарностью посмотрел на Наталью. — Это в честь моего возвращения?

Она кивнула.

— А что это у тебя лицо бледноватое? — обратил Николай внимание. — Ты плохо себя чувствуешь?

— Да нет, все как и должно быть в моем положении. Уже прошло. Ты не возражаешь, если Марину пригласить?

— Марину? — переспросил он и пожал плечами. Видно, ему не хотелось этого. — Если ты хочешь…

— Она сообщила о тебе. И неудобно…

— Пожалуйста. Валентин на полигоне?

— Да. Последнюю неделю трудится. В отпуск собирается, уже путевку получил, на одного. Правда, Марина вроде даже довольна, говорит, отдохнем друг от друга.

Николай снова пожал плечами — разве ее поймешь? Как-то он сказал о Марине: «Хорошая она женщина, добрая, чуткая, но есть в ней какая-то непонятная странность, и говорит она зачастую с подтекстом, в котором трудно уловить, где в шутку, где всерьез». И Наталья, сколько дружит с ней, так и не распознала характер подруги. Поначалу показалось, Марина живет одним Валенькой, и вдруг: «Отдохнем друг от друга». А Наталья теперь мужа одного в отпуск не отпустит. Вон как на него женщины заглядываются, в селе и то одна проходу не давала. А на курорте того жди: окрутит какая-нибудь вертихвостка…

Марина явилась по первому звонку, наряженная в роскошное темно-бордовое платье, перетянутая широким черным поясом, что и без того подчеркивало ее тонкую талию, с накрашенными ярче обычного губами и ресницами. Но вот только что удивило Наталью — с Николаем разговаривала почему-то застенчиво, словно недавно знакома с ним или чем-то перед ним виновата. «Неужели у них что-то было?» — мелькнуло в голове Натальи, и сердце ревниво заныло. Но она старалась не подать виду, ухаживала за гостьей, как и прежде, по-приятельски, а в душе уже зрела к ней неприязнь. И Николай держался скованно, больше молчал и на шутки жены и Марины не отзывался: выпил два бокала шампанского и, сославшись на усталость, ушел с Аленкой в другую комнату.

6

Третий день небо было затянуто низкими темно-сизыми тучами, из которых то лил нудный, по-осеннему холодный дождь, то сыпала мелкая, липкая изморось. Лишь на четвертый, когда экипаж закончил подготовку к полету, дождь и морось прекратились, облака чуть приподнялись и посветлели.

— Не иначе, заявку писали в небесную канцелярию, — пошутил на последних указаниях командир отряда. — Идеальные условия, чтобы и новую технику проверить, и себя показать. А мы тут, на земле, посмотрим, кто из вас чего стоит…

Задание предстояло сложное (простых Николай здесь и не помнил) и ответственное: пройти в облаках ночью по изломанному и разновысотному маршруту на полный радиус действия бомбардировщика, уклоняясь от наземных радаров и от атак истребителей, вести радиолокационную разведку и при выходе на конечный пункт маршрута осуществить прицельный пуск ракеты по военному объекту «противника», расположенному за несколько сот километров. За бомбардировщиком будут следить наземные радиолокационные станции, самолеты ПВО попытаются преодолеть систему радиолокационной защиты бомбардировщика и «сбить» его… Экипажу в этом полете, казалось бы, отводилась довольно пассивная роль — следить за работой аппаратуры и выдерживать заданный маршрут, высоту и режим — все остальное должна делать сама техника: и пеленговать радары «противника», и обнаруживать перехватчиков, оповещая экипаж, и забивать прицел истребителя помехами, и даже самостоятельно открывать по нему огонь из пушек, в данном случае из фотокинопулемета. Техника против техники. Но это на первый взгляд. На самом же деле и летчику и штурману придется семь раз пропотеть, чтобы техника сработала как часы: летчику в условиях невидимости земли точно выдержать режим полета, штурману — сверять работу компьютеров, вносить поправки в прицел станции и ракеты, отстроить датчики чувствительнейшей аппаратуры; на заключительном этапе из множества очень похожих друг на друга засветок отыскать одну-единственную и произвести по ней пуск.

Полет не заладился с самого начала: когда к самолету подвесили длинную, как труба, многотонную ракету, в одном из колес прорвало зарядный штуцер, и воздух с оглушительным свистом рванулся наружу. Пока меняли колесо, начало темнеть.

— Может, уменьшить нагрузку, слить часть топлива? — предложил командир отряда.

— Потом еще раз лететь по этому заданию? — не согласился Николай. — Нет уж, полетим как планировали.

— А я на вашем месте вообще перенес бы полет на завтра, — предложил бортовой инженер и кивнул на колесо. — Этот пиф-паф — плохая примета.

— Вот не думал, что вы суеверный человек, — укоризненно покачал головой Николай. — Если мы будем из-за каждой приметы переносить полеты, нам летать времени не останется.

— А вы не смейтесь, — на полном серьезе возразил бортовой инженер. — Вот полетаете с мое, побываете в таких переделках, в каких мне довелось побывать, тоже станете суеверным.

Николай мало знал этого человека, капитана с редкими седыми волосами, со шрамом от верхней губы до подбородка, летел с ним второй раз — с завода и вот на боевое задание, — но слышал о нем предостаточно: два раза горел в воздухе, в третий, совсем недавно, самолет, на котором он летел (тоже бомбардировщик), упал на взлете — отказали двигатели. Один член экипажа погиб, остальные, в том числе и бортовой инженер, получили ранения. А человек, побывавший в аварии, волей-неволей становится осторожным, предубежденным, и Николай не придал значения словам капитана.

— Ничего, со мной будет все в порядке, — ободряюще подмигнул он.

— Дай-то бог, — вздохнул капитан и трижды сплюнул через плечо.

Николай еще раз осмотрел бомбардировщик: он будто присел от тяжести, гидравлические стойки шасси сжались до предела, спаренные колеса заметно раздулись у бетона.

«Может, и в самом деле слить половину топлива? — мелькнула мысль, но он тут же отогнал ее. — Полет на полный радиус потому и запланирован, чтобы проверить новую радиолокационную станцию на всех параметрах, и с короткого, спрямленного маршрута придется действовать по упрощенной схеме. Нет, ничего менять не будем. Самолет рассчитан на такую нагрузку и должен выдержать».

— Разрешите экипажу занять места в кабине? — обратился Николай к командиру отряда.

— Давайте. Ни пуха ни пера…

Бомбардировщик тяжело стронулся с места. Двигатели завыли от натуги и, оставляя позади спрессованные клубы воздуха, начали разгонять машину. Но скорость нарастала так медленно, что казалось, взлетно-посадочной полосы не хватит для разбега. Пора было самолету поднимать нос, а носовое шасси со специальным вздыбливающим устройством, облегчающим работу летчика на взлете, словно заклинило. Широко раскинутые в стороны и скошенные назад крылья ходили ходуном вверх-вниз, будто помогая оторваться от земли.

До конца бетонной полосы оставалось совсем немного. Если прекратить взлет, ее не хватит, чтобы остановить самолет — он выкатится за границу аэродрома. Но при этом машина останется цела и невредима, вместе с экипажем. Если же взлет не прекращать и полосы не хватит до отрыва самолета от земли, аварии не избежать… Кто-то еще в пору зарождения авиации профессию летчика определял так: «Летчик — это концентрированная сила воли и умение пойти на риск». Летчик Владимир Коккинаки уточнил это определение: «на оправданный риск». А он, Николай, разве не проверил расчеты перед вылетом? Проверил и перепроверил: расчеты подтверждали: бомбардировщик способен поднять и потяжелее груз; значит, все остальное зависит от летчика, от его мастерства. Вот и покажи, на что ты способен.