Лавандовая комната - Нина Георге

Может, любовь мстит мне за то, что я отказался отпереть дверь в эту комнату, чтобы… Да, чтобы – что? Что я должен сделать? Соорудить алтарь Манон? Сказать ей «прощай»? Что мне делать?..

Жан Эгаре вернул книгу на прежнее место, положив ее рядом с Максом. Постояв несколько секунд перед диваном, он осторожно убрал Максу со лба волосы.

Потом он отобрал несколько книг. Ему нелегко было заставить себя использовать их как валюту, потому что он знал им цену. Книготорговцы никогда не забывают, что книги – еще совсем новое, еще слишком молодое средство самовыражения, изменения мира или свержения тиранов.

Глядя на книги, мсье Эгаре видел не только истории, магазинные цены и первичную психотерапевтическую помощь. Он видел крылатую свободу из бумаги.

Позаимствовав один из дамских велосипедов Анке, Иды и Коринны, он поехал по извилистой, узкой, пустынной дороге, мимо полей, выгонов для лошадей и коровьих пастбищ, в ближайшую деревню.

В булочной на площади перед церковью краснощекая бойкая дочь пекаря как раз вынимала из печи багеты и круассаны.

Судя по всему, она была вполне довольна своей жизнью – в маленькой деревенской булочной, которую летом осаждают речники, а в остальное время крестьяне, сборщики винограда, ремесленники, мясники и дауншифтеры, бегущие из городов Бургундии, Арденн и Шампани. Время от времени танцы на старой мельнице, праздники урожая, конкурсы кондитеров, клуб краеведов-любителей. Возможность подработать у художников, живших в округе в перестроенных каретных сараях, конюшнях и хлевах. Жизнь на природе, в тишине, под звездами, в краю красных лун.

Может, этого и вправду достаточно для полноценной жизни?

Эгаре собрался с духом и перешагнул порог старомодной лавки. У него не было другого выбора: он вынужден был в очередной раз повторить свой номер с натуральным обменом.

– Bonjour, Mademoiselle! Прошу прощения, вы любите книги?

После коротких переговоров она «продала» ему газету, несколько почтовых открыток с видом марины Сен-Маммес, багеты и круассаны – и все за одну-единственную книгу: «Колдовской апрель»[34], в которой четыре английские дамы укрываются от житейских невзгод в одном итальянском раю.

– Это даже больше, чем стоит весь ваш товар, – заверила она простодушно.

Открыв книгу, она поднесла ее к лицу и понюхала страницы. Лицо ее просияло.

– Пахнет омлетом! – заявила она и бережно опустила книгу в карман фартука. – Мой отец говорит, что чтение портит человека – это, мол, рассадник вольнодумства.

Она смущенно улыбнулась.

Жан уселся у фонтана перед церковью и разломил горячий круассан. О, как он славно дымился, как чудесно пахнула его золотистая мягкая внутренность! Он неторопливо ел, глядя, как просыпается деревня.

Чтение – рассадник вольнодумства. Да-да, папаша, вы правы.

Эгаре вдумчиво написал несколько строк Катрин – хорошо зная, что мадам Розалетт не откажет себе в удовольствии прочесть это послание. Поэтому он решил адресовать его всем соседям одновременно.

Ma chère Катрин, дражайшая мадам Розалетт (новая прическа? Потрясающе! Мокко?), любезнейшая мадам Бомм и все жильцы дома № 27!

До моего возвращения заказывайте книги у моего коллеги в магазине «Вольтер». Я не покинул и не забыл вас. Просто мне нужно срочно разобраться с одной «незаконченной главой» – я должен дописать ее и… поставить точку. Одним словом, укротить пару призраков.

Ж. Э.

Не слишком ли коротко и сухо? И пресно?

Мысли его устремились через реку, через поля и луга в Париж. Улыбка Катрин, ее стоны… Он вдруг почувствовал обжигающее тепло в груди. Правда, было непонятно, кому адресована эта внезапная тоска, это острое желание прикосновений, ощущения обнаженного тела и тепла под одним одеялом. Дружбы, родины, места, где он мог бы остаться и насытиться. Манон? Или Катрин? Ему стало стыдно от того, что они вдруг обе заполнили его сознание. И все же ему было так хорошо с Катрин! Неужели он должен запретить себе это? Неужели это было неправильно?

Я с тех пор ни в ком никогда не хотел нуждаться… Трус!

Мсье Эгаре поехал обратно, сопровождаемый почетным эскортом из канюков и поползней, зависавших высоко в небе и паривших на воздушных потоках над пшеничными полями. Встречный ветер раздувал его рубашку.

У него появилось чувство, что он возвращается на судно уже другим человеком, не похожим на того, который час назад уехал на велосипеде в соседнюю деревню.

Он повесил на руль велосипеда Иды полиэтиленовый пакет со свежими круассанами, букетиком алых полевых маков и тремя экземплярами «Ночи», которые Макс перед сном снабдил пространными надписями.

Потом сварил на камбузе кофе в ручной кофеварке, накормил кошек, проверил влажность воздуха в книжном салоне (удовлетворительно), уровень масла (на грани!) и приготовил «Лулу» к отплытию.

Когда «книжный ковчег» взрезал нетронутую гладь реки и устремился к выходу из гавани, Эгаре увидел, как на «Балу» открылась дверь и на корму вышла Ида. Он поднял руку и успел помахать ей, прежде чем «Лулу» скрылась за излучиной. Мысленно он от всего сердца пожелал Иде, чтобы в один прекрасный день она нашла другую, бóльшую любовь, которая компенсировала бы ей утрату прежней, маленькой.

Он спокойно вел судно курсом прямо в раннее утро. Прохлада плавно переходила в шелковое летнее тепло.

– А вы знали, что Брэм Стокер[35]увидел сюжет своего «Дракулы» во сне? – бодро спросил Эгаре, когда Макс час спустя с благодарностью принял от него чашку кофе.

– Увидел во сне? «Дракулу»? А мы что, уже в Трансильвании?

– Нет, это Луэнский канал. Мы идем к Бриарскому каналу курсом Бурбонне – вы сами выбрали этот маршрут. И он приведет нас в Средиземное море. – Эгаре сделал глоток кофе. – А причиной этого сновидения стал крабовый салат. Стокер поел испортившегося крабового салата, всю ночь мучился с симптомами отравления и в первый раз увидел сон о царе вампиров. Что положило конец его творческому кризису.

– Серьезно? Мне вот бестселлеры ни разу не снились, – пробормотал Макс и, обмакнув круассан в кофе, принялся жадно есть, следя за тем, чтобы не пропало ни крошки. – Я пытался читать свою будущую книгу, но буквы рассыпались, как типографский набор. – Он оживился. – Как вы думаете, если я испорчу себе желудок – мне приснится сюжет?

– Кто знает?

– «Дон Кихот» тоже был кошмаром, прежде чем стать классикой. А вам снилось что-нибудь стóящее?

– Только то, что я могу дышать под водой.