Тропой испытаний - Луис Ламур

— Папе всегда нравилась хорошая кухня, а Луи — лучший из поваров. Они разговаривали о книгах, о философии, но друзья? Вряд ли. Думаю, не более чем обычное приятное знакомство. Если у папы и был друг… — я сделал вид, что задумался, — то это один человек в Денвере… на Лаример-стрит. Он родом откуда-то с Юга. По-моему, из Нового Орлеана.

Не знаю, верила ли она мне или нет, но слушала очень внимательно. И неторопливо ела.

Зачем ей понадобилось приезжать сюда в такую даль, если Феликс уже нашел меня? Она ему не доверяет? Или их поджимают сроки, заставляют действовать как можно быстрее? В любом случае надо отделаться от нее и поговорить с Луи. Я должен скорее увидеть бумаги отца.

— А того человека в Денвере… ты знал? — поинтересовалась она.

— Видел один раз, но давно. Папа ездил туда один. Что он там делал, мне толком не известно.

Я говорил правду. А действительно, что папа там делал? Он очень редко оставлял меня одного, будто знал, что нам грозит какая-то беда, но в тот раз он отсутствовал больше двух недель. Может, ездил в Джорджтаун? Это не так уж далеко… во всяком случае, не очень.

— Кухня действительно великолепна, — продолжила Делфина, как-то странно поглядывая на меня. Будто ожидала что-то увидеть… или услышать. — Ты должен поговорить с ним, Кирни. Тебя он послушает. Мне необходима такая же комната, как у тебя… Рядом с твоей.

— Он не послушает никого, — ответил я. — Луи всегда принимает решения только сам, и если ему кто-то не нравится, ничто не заставит его от них отступиться.

— Но ведь…

— Не стоит даже пытаться, — перебил я ее. — Я знаю этого человека.

— Даже ради меня? — Она снова положила свою руку на мою, ласково поглаживая пальцами мою кисть.

У меня аж дыхание сперло. Делфина была потрясающе обворожительная женщина, а я слишком много времени провел в горах и к тому же никогда еще не встречал таких красивых, таких соблазнительных, таких заманчивых женщин!

— Я… я попробую.

В тот момент я не играл. Что в этом, собственно, плохого? Отель на самом деле превосходен, а она самая настоящая леди… или в высшей степени искусно прикидывается таковой.

Я начал подниматься, в спешке криво поставил ногу и довольно неуклюже плюхнулся на стул. Ничего особенного, случайная неловкость, только и всего, но когда я снова попробовал встать, наши взгляды случайно встретились.

В ее глазах я вдруг увидел то, чего никогда не видел в человеческих глазах и только один раз в своей жизни в глазах живого существа — горного льва, приготовившегося к прыжку.

«Надо немедленно уходить, остаться одному, вернуть себе то, что называется здравым смыслом… « — пронеслось у меня в голове.

— Простите, боюсь, мне надо пойти прилечь… Я что-то не очень хорошо себя чувствую.

— Конечно, Кирни. Ты устал. Ложись и выспись. Увидимся в следующий раз.

Еще раз извинившись, я торопливо встал и — слава Богу, на сей раз без проблем — пошел к себе в номер.

Едва я вошел в комнату и зажег газовую лампу, как прибежал встревоженный Луи.

— У тебя все в порядке? — резко спросил он. — Как она оказалась в ресторане с тобой? — Выслушав мои объяснения, Луи раздраженно покачал головой. — Очевидно, она прокралась сюда, пока я работал в саду. Вот досада! Кирни, ты должен всячески ее избегать! Она та самая женщина, о которой меня предупреждал твой отец, никаких сомнений.

Мой сапог вдруг что-то задел, и предмет отлетел в сторону. Я бросил взгляд на пол — маленький гвоздик, которыми прикрепляют ковры. Его-то я, наверное, и вытряс из сапога… Да, но как он туда попал?

— В чем дело? — В голосе Луи слышалось явное беспокойство.

Я нагнулся и поднял гвоздик. Ничего особенного, гвоздик как гвоздик, вот только его острый кончик покрыт каким-то затвердевшим блестящим веществом желтовато-коричневого цвета.

— В нем. Выпал из моего сапога.

Он взял у меня гвоздик и внимательно, очень внимательно осмотрел его под лампой. Я кратко рассказал ему о своей привычке всегда вытряхивать сапоги перед тем, как надевать их, и как я, вставая с постели, наступил на него, вытряхнув его из сапога.

— Сними носок, — приказал Луи. — Надо осмотреть твою ногу.

— Я, наверное, наступил на шляпку. Если бы на острие, он проткнул бы мне стопу.

Ранки или даже царапины на подошве не оказалось. Луи еще раз внимательно рассмотрел острие гвоздика.

— Тебе крупно повезло, — мрачно заметил он. — Уверен, это яд, и предназначался тебе. Она, очевидно, подложила гвоздь в сапог, когда ты спал. Ей просто в голову не пришло, что ты его вытряхнешь.

— Мы все так делаем. Этому в горах быстро учатся.

— Полагаю, сейчас она считает, ты уже отравлен. — Он по-прежнему не отрывал глаз от гвоздика. — Мне об этих делах кое-что известно. У нас в семинарии во Франции был один профессор, изучавший растительные яды, в частности яды для стрел, использовавшиеся примитивными народами. Этот напоминает пакуру, яд, приготовленный из дерева с таким же названием. Если мне не изменяет память, от него человек начинает спотыкаться, становится неловким, как правило, теряет контроль за движениями, а затем умирает. В зависимости от полученной дозы яд действует в диапазоне от пятнадцати минут до нескольких часов, хотя обычно быстрее.

— Когда я вставал со стула, у меня подвернулась нога, и я чуть не упал. Обычная неловкость, но…

— Конечно же она подумала, что начал действовать яд. Очень хорошо! Теперь главное для тебя — исчезнуть отсюда до рассвета. Поезжай куда-нибудь подальше в горы.

— Но я приехал специально за бумагами папы!

— Ты их получишь. Сколько это займет? Час… даже меньше. А я тем временем прослежу, чтобы твои лошади были готовы. — Он бросил взгляд на гвоздик, который осторожно держал пальцами за шляпку. — Надо побыстрее от него избавиться. Надеюсь, ты не захочешь взять его с собой?.. Отвратительная штука… Убийство никогда не решает проблемы. Наоборот, создает их больше, чем на первый взгляд устраняет. Сколько раз в жизни у меня возникало желание расправиться с тем, кто мне очень досаждал, хотя, само собой разумеется, я ничего не предпринимал для осуществления его, — мы все-таки достаточно цивилизованные люди. И вместе с тем через год-другой оказывалось, что человек, которого мне страстно хотелось убить, не имел для меня никакого значения… а частенько и для всех остальных. Время лечит многие болезни. Я перестал выбрасывать старые газеты: просмотришь их несколько месяцев спустя и лучше понимаешь, что действительно важно, а что нет. Многие явления, которые, как кажется, вот-вот потрясут мир, свалят правительство, вызовут всеобщую трагедию, на поверку не более реальны, чем миражи в пустыне или дикой ночной долине: минуту-другую они бешено пляшут перед глазами, а затем рассеиваются, не оставив и следа…