Аграфена и братство говорящих котов - Евгений Гаглоев

Тем временем Пима и Аграфена пришли к дому Дормидонта.

Кузнец выглядел довольно помятым, видать вчерашняя вечеринка у сторожа Казимира затянулась до самого утра. Даже его вечно торчащие во все стороны волосы казались сегодня какими-то поникшими.

Дормидонт в своих неизменных очках и фартуке сидел на крыльце. В руках он держал кружку холодного кваса и периодически прикладывал ее к своей больной голове.

Ребята поздоровались.

Тот вяло отсалютовал им кружкой.

Пима показал ему кусок воска с оттиском замочной скважины.

– Дормидонт, ты можешь сделать нам такой ключ? – спросил он.

– Откуда это у вас? – удивился старик.

– Это слепок замка от дома на старом кладбище.

– Так вы все-таки туда ходили! – он усмехнулся.

– Конечно! – сказала Аграфена. – Ты бы вряд ли сегодня с нами туда пошел!

– Это точно, – смущенно согласился старик. – Лучше бы я вчера пошел с вами, чем к этому старому дурню Казимиру. От его вина меня до сих пор мутит! А еще у меня коленки не гнутся, руки дрожат, да и голова побаливает.

– Пьянство до добра не доводит! – важно изрекла девочка.

– Золотые слова! – согласился Дормидонт.

– А ключ-то для нас сможешь сделать? – спросил Пима.

– А он вам так срочно нужен? – уточнил кузнец с явным нежеланием.

– Конечно! – воскликнула Аграфена.

Старик мучительно поморщился от ее крика. У него возникло ощущение, что рядом прогремел пушечный выстрел.

– Такая тонкая ювелирная работа! – сказал он. – Я и при нормальном самочувствии в последнее время за такое не берусь… Глаза уже не те.

– Ну пожалуйста! – взмолились ребята.

– Ладно! – не выдержал Дормидонт. Он поставил кружку на крыльцо и протянул руку за восковой болванкой. – Давайте сюда свой слепок, сейчас что-нибудь придумаем!

Старик пригласил их в свою кузницу. Нацепив на нос очки в три раза толще, чем носил обычно, кузнец приступил к работе. Он приготовил в специальной чашке гипсовый раствор, аккуратно натолкал его в оттиск, затем дождался, когда гипс засохнет и извлек его наружу.

Девочка увидела в его руках маленький гипсовый ключик.

– Образец готов! – радостно объявил Дормидонт. – Теперь осталось по его подобию выковать ключ!

Пима уже разжигал огонь в печи.

Аграфену заставили качать меха, чтобы раздуть угли. Она ухватилась за длинную рукоять и начала с усилием толкать ее вверх и вниз. Механизм с трудом поддавался, издавая громкие звуки скрежета.

– И сколько мне их качать? – спросила девочка.

– Пока у тебя руки не отсохнут! – со знанием дела ответил Пима.

– Значит, уже недолго осталось! – обрадовалась Аграфена.

Дормидонт взял в руки клещи, вытащил из печи раскаленную докрасна железную болванку и положил ее на наковальню. Его руки сильно тряслись, болванка то и дело ездила по наковальне туда-сюда.

– Ковать придется тебе, – сказал он Пиме.

– Что?! – перепугался мальчик. – Да я отродясь молот в руках не держал!

– А я его сегодня просто не удержу! – сказал кузнец. – Что тут уметь-то? Знай, стучи себе молотком! Конечно, если этот ключ действительно нужен вам сегодня…

– Бери молот, толстопузый! – пропыхтела Аграфена, ворочая мехи. – Не видишь, я уже вне себя!

Пима нехотя схватился за молот двумя руками и с трудом оторвал его от земли.

– А куда бить-то? – поинтересовался он, поправляя на носу съехавшие защитные очки.

– Вот сюда! – ткнул пальцем Дормидонт.

Пима пожал плечами и треснул молотом по указанному месту.

Старик взвыл от боли, зажал ушибленную руку под мышкой и волчком закрутился на месте.

Аграфена хохотала что было сил.

– Встретились два слепых! – сказала она, еле сдерживая от смеха слезы.

Пима тем временем выронил молот себе на ногу, и присоединился к кузнецу в его диких скачках и завываниях. Когда оба успокоились, выяснилось, что гипсовый ключ разбит, восковая форма свалилась в горн и расплавилась, а палец Дормидонта распух до такой степени, что старик не мог держать даже кружку с квасом, не то что молот.

Похоже, план Пимы с треском провалился.

– Остается только один выход, – мрачно изрекла Аграфена.

– Какой? – спросил Пима. – Снова тащиться к дому на кладбище, чтобы сделать новый слепок?

– Стащить ключ у Коптильды! – сказала девочка.

В кузнице воцарилась мертвая тишина.

Император Велдор ожидал сегодня важных гостей.

В связи с этим во дворце с самого утра шла напряженная подготовка. Повара готовили угощение, слуги полировали полы и стены в тронном зале, Мафусаил муштровал дворцовых стражников.

Император пригласил короля берберийских кочевников Гамеда, а тот не пожелал явиться без своих телохранителей. Кочевники славились своей вспыльчивостью, поэтому глава дворцовой стражи и гонял своих солдат, чтобы те постоянно находились в состоянии боевой готовности и не теряли бдительность.

Отношения Велдора и Гамеда давно уже оставляли желать лучшего. Кочевники так и не признали нового императора.

Они уважали старого короля Ипполита, хоть и постоянно с ним ссорились во времена его правления. Просто тяга к ругани и дракам была у них в крови. Однако после хорошей потасовки стороны всегда мирились и устраивали совместные гуляния. Велдор же захватил трон настолько вероломным способом, что они так и не смогли ему этого простить.

Кочевники не признали новую власть и закрыли границы между своими краями и империей Велдора. Они отказывались подчиняться захватчику и не платили налоги в казну. Императору приходилось мириться с этим, ведь кочевники считались очень воинственным народом. К тому же их численность намного превышала количество солдат в его армии.

Велдор долго приглашал Гамеда для личного разговора и вот, наконец, тот согласился.

В час встречи император восседал на своем позолоченном троне в богато расшитой драгоценными камнями мантии, большой золотой короне и с тяжелым скипетром в руках. Он обладал почти двухметровым ростом и поистине богатырским телосложением. Все его тело бугрилось мощными мышцами, а голова была наголо обрита и блестела в свете люстр.

По правую руку от правителя сидела миледи Лионелла. Кресло ее было чуть пониже и не так богато украшено. Сегодня она надела длинное темно-красное платье, а волосы свободно распустила по плечам. Под рукой Лионеллы стоял ее рунный посох, по черному дереву которого то и дело пробегали красные искорки.