Лола и единственная свидетельница - Изабель Абеди

в рот пирожок с курицей. — М-м-м!.. — она прожевала и закатила глаза. — Сто лет не пробовала нормальной еды… Бог мой, да это же страна, где текут молочные реки с кисельными берегами! Чего здесь только нет…

— Прошу прощения, — опомнился папай. — Ресторан еще закрыт, и я позволю себе попросить вас покинуть кухню. У нас важный заказ, и ваш сын нам помогает.

Он обнял Энцо за плечи и решительно взглянул в глаза Гудрун. Такого взгляда у папая я еще не видела. Он стал похож на льва, готового наброситься на всякого, кто приблизится к его беспомощному детенышу.

Даже Гудрун оторопела. Дедушка, Карлик и Гора тоже встали рядом с Энцо, скрестив руки на груди, как телохранители в кино. У меня вся кровь от лица отхлынула. Я обессиленно повисла на костылях и прислонилась к холодильнику. Пенелопа шагнула к подруге.

— Возьми такси и езжай к нам домой, — сказала она. Голос у нее прерывался от плохо скрываемого возмущения. — Я позвоню Фло, она тебе откроет.

— Фло у нас, — пробормотала я. — Я ей сама позвоню.

Подруга, конечно, не обрадуется. Но сейчас главное — чтобы эта канарейка убралась из нашей кухни.

— Чудесно, — прощебетала Гудрун. — Приму пока душ, а лучше горячую ванну. Но сначала… — Она протянула руки к сыну: — Мой маленький, обними же меня! Если б ты знал, как я без тебя скучала!

— Ну конечно, — ответил Энцо. — Особенно после нашего трогательного прощания.

Голос у него был такой твердый и острый, что им можно было резать мороженую говядину.

Гудрун надула губы и наклонила голову на бок:

— Ах, милый Энцо, но ты же меня простил? Ты ведь знаешь свою мамочку, которая никогда не может усидеть на месте.

— И все-таки, — вмешался папай, — окажите нам любезность, покиньте кухню! — Он так говорил, будто на язык ему попал перец чили, и я видела, что он с трудом сдерживается. Я по-прежнему молчала.

— Уже ухожу! — пропела Гудрун.

Она схватила еще один золотистый шарик и послала Энцо воздушный поцелуй.

— Жду не дождусь, когда смогу рассказать тебе о своих планах. О, я такое придумала, золотце мое! Уж теперь ты будешь вместе со мной, и никто нас не разлучит!

22. Зеленая папка и источник всех зол

— Черт, Лола, давай быстрее! — прошипела Фло, когда через пять минут я позвонила ей из ресторана. Трубку она взяла сразу.

— Ты где? — спросила я.

— У вас в гостиной, — шепотом ответила подруга. — Я тебе перезвоню. В твоей комнате открыто окно, и слышно все, что говорит Крысолов. Он как раз звонит Тимо. Ну, ты помнишь, этому блондину…

— Фло, — перебила я подругу, — запиши все на камеру, или попроси Сола подежурить у окна. Тебе надо домой.

— Почему? — встревожилась Фло. — Что случилось?

Я прикрыла глаза. И все ей рассказала.

Часа в четыре Карлик, Гора, дедушка и папай начали загружать готовые блюда в фургон. Я с заплаканным лицом тупо сидела в инвалидной коляске, а Энцо уединился в дальнем углу кухни. Он сидел рядом с плитой, опустив плечи, и напоминал растерянного поваренка из сказки братьев Гримм.

Я видела своего друга в разных ситуациях и привыкла к тому, что чаще всего он веселый и энергичный. Но таким угрюмым он еще никогда не бывал. Ужасно! Пенелопа, которую папай освободил на весь вечер, опустилась перед ним на колени.

— Мы с Феликсом справимся, — заверил папай. — А после пяти придет официант из агентства. Карлик с Горой помогут, если что. Позаботься о мальчике.

Пенелопа кивнула.

— Сначала выясним, что на уме у Гудрун, хорошо? — сказала она Энцо. — Потом будем решать.

— Что тут решать? — не выдержала я; вся кровь бросилась мне в лицо. — Что она придумала на этот раз? Мы не должны ей позволить!

Пенелопа вздохнула и сказала.

— Гудрун — его мать, Лола. Она имеет право заботиться о своем ребенке.

Но по ее глазам было видно, что она со мной согласна.

Беспокойство из-за Энцо заставило меня забыть о неприятностях, грозивших тете Лизбет. В инвалидной коляске я чувствовала себя ужасно беспомощной, пока другие лихорадочно носились вокруг.

Кухня была уже почти пуста. Карлик с Горой унесли блюда с закусками, папай взялся за ящик с лимонами.

— Последний, — крикнул он дедушке. — И захвати договор. В зеленой папке на барной стойке. Посмотри, указан ли там номер апартаментов, или мы должны им позвонить.

— Зеленая? — дедушка вытер взмокший лоб. Он взял поднос с теплыми золотистыми шариками кохинью де франго и повернулся к Пенелопе: — Ты не могла бы?..

Пенелопа кивнула, но тут зазвонил ее мобильный, и Энцо встал.

— Я сейчас принесу, — обронил он.

Я поковыляла за ним на костылях, но тут случилось что-то странное. Я увидела, как Энцо взял зеленую папку и скользнул по ней безразличным взглядом. В следующее мгновение он вздрогнул, будто его укусила оса. Спросить я ничего не успела, потому что Энцо тут же выскочил на улицу. Меня он, кажется, вообще не заметил, а когда я тоже вышла, папай с дедушкой уже уехали, а мой друг остался стоять у входа в ресторан. Увидев меня, Энцо улыбнулся. Но улыбка вышла кривая, и мне стало так больно, что зеленая папка начисто вылетела у меня из головы.

Сейчас, когда я вспоминаю этот эпизод, то сама этому удивляюсь. Должно быть, в моей голове уже не хватало места для странностей.

— Эй, — сказала я. — У нас все получится. Ты останешься.

Энцо кивнул, но взгляд у него остался задумчивым. По пути домой он не произнес ни слова.

Зато Гудрун бурлила как водопад. Когда мы вернулись, Сол с язвительной улыбкой сидел за столом в кухне, а Фло, скрестив руки, прислонилась к печке и ненавидящим взглядом следила за этой женщиной. Ванну матушка Энцо, похоже, уже приняла. На ней был банный халат Пенелопы, ее кожа пахла кремом Пенелопы, и она без стеснения рылась в холодильнике Пенелопы. На тарелке рядом с мойкой лежали обглоданные косточки отбивных, оставшихся с вечера. Гудрун достала сыр, огурцы и помидоры и намазала толстым слоем масла кусок ржаного хлеба.

— Старый добрый немецкий бутерброд! — мечтательно произнесла она. — Ты не представляешь, как я по нему соскучилась, дорогая Пенни! Но по тебе, мое золотце, я соскучилась еще больше! — не выпуская бутерброд из рук, она обняла Энцо и прижала его к своей могучей груди.

Энцо тут же освободился от ее объятий, а Гудрун уселась за стол и, жуя, принялась повествовать о своей жизни в индийском ашраме, где она пыталась обрести мир, покой и вселенскую