SPQR IV. Храм муз - Джон Мэддокс Робертс

Мне хотелось поговорить с Береникой, но огромные кошки, которых она держала при себе, заставляли меня нервничать. Я, конечно, понимал, что эти дрессированные гепарды должны вести себя как охотничьи собаки, однако, на мой взгляд, взятые на поводки, они выглядели как-то неестественно. Так что я покинул Юлию и Фаусту и прошел в глубь дворца. Вечер обещал быть длинным, так что спешить было ни к чему: я еще успею загнать Беренику в угол.

До этого я никогда не бывал в Островном дворце и сейчас обнаружил, что он вполне в моем вкусе. Пропорции здания были почти римские, они полностью соответствовали природе обычного человека. Комнаты вовсе не были огромными залами, в которых отовсюду доносится эхо, а их украшение и меблировка устроены с таким расчетом, чтобы скорее усиливать гармонию, нежели подавлять.

А вот о гостях этого сказать было нельзя, да и об их развлечениях тоже. В открытом дворе находился пруд, где мускулистый юноша боролся с крокодилом средних размеров, обдавая гостей брызгами, почти так же, как парочка гиппопотамов, плескавшихся там же. Некоторые гости, вне себя от возбуждения, бросались в этот пруд и развлекались в воде, изображая наяд[48], ныряли в потоках воды и обливали ничего не подозревающих людей, оказавшихся поблизости. Я некоторое время понаблюдал за всем этим в надежде, что юноша-борец упустит крокодила, тот рванет в сторону и набросится на этих наяд. Это было бы еще более возбуждающим зрелищем. Однако борец сумел обмотать крокодила веревками, связать его и утащить прочь под бурные аплодисменты публики.

В другом дворике давала представление группа изысканно одетых критских танцовщиков. Они с поразительным реализмом имитировали скабрезные похождения олимпийских богов. Я забрался на галерею второго этажа, чтобы лучше это видеть. А внизу, на роскошно украшенной сцене, разыгрывались сцены из легенд о Леде* и лебеде, о Европе и быке, о Ганимеде и орле, о Данае и золотом дожде (в совершенно невероятных костюмах), о Пасифае и ее противоестественной страсти к быку и деревянной корове, изготовленной для нее Дедалом, и еще о каких-то божествах, известных, по-видимому, одним грекам. В конце концов, мне удалось перевести взгляд от этого представления, и тут я с удивлением обнаружил, что на галерее я не один. Невдалеке, опершись на балюстраду, стояла девочка лет десяти и с большим интересом наблюдала за происходящим внизу.

Это было прелестное дитя с белой как алебастр кожей и рыжеватыми волосами, столь обычными среди македонцев. Одежды и украшений на ней были очень богатые. Это была явно дочь какого-то вельможи, удравшая от своих нянек.

– А ты не слишком юна, чтобы смотреть подобные представления? – спросил я. – И где твоя нянька?

Она обернулась и уставилась на меня огромными зелеными глазищами. Это были самые прекрасные глаза, какие я когда-либо видел на женском лице.

– Моя сестра говорит, что я должна знать, как ведут себя благородные люди разных стран. Я уже довольно давно присутствую на приемах, которые она дает.

Ее речь совсем не походила на речь ребенка.

– Как я понимаю, ты – царевна Клеопатра?

Девочка кивнула, а затем отвернулась и продолжила любоваться идущим внизу спектаклем.

– Неужели люди и впрямь так себя ведут? – На сцене в этот момент нечто, напоминающее дракона, только что пыталось влезть на упавшую Андромеду. У бедняжки не было особого выбора, ведь она была прикована цепью к скале. Не знаю, так ли это было на самом деле: я плохо помню легенду о Персее.

– Тебе не стоит занимать свой ум похождениями сверхъестественных существ, – наставительно сказал я. – То, что происходит между мужчиной и женщиной, может легко тебя смутить и сконфузить.

Клеопатра обернулась и окинула меня чрезвычайно расчетливым взглядом. Это здорово выводило из себя и даже беспокоило – видеть подобный взгляд у столь юного существа.

– Ты ведь римлянин, не так ли? – спросила она на безукоризненной латыни.

– Да. Деций Цецилий Метелл-младший, сенатор, к твоим услугам. В настоящее время я в составе нашего посольства. – При этих словах я слегка поклонился – это дозволяется посланникам Рима.

– Никогда прежде не встречала имя Деций в качестве преномена, личного имени. Всегда считала, что это номен, родовое имя.

– Его ввел в обращение мой дед, которому было видение Диоскуров[49].

– Понятно. Со мной такого никогда не случалось. А вот с моей сестрой такое происходит частенько.

В это я вполне мог поверить.

– Ты прекрасно владеешь латынью. А какие-нибудь другие языки ты знаешь?

– Кроме твоего языка я владею греческим, арамейским, персидским и вполне сносно изъясняюсь на финикийском наречии. А что это означает, быть римлянином?

– Я не вполне понимаю твой вопрос, высокородная.

– Вы правите всем миром. Римские официальные лица, которых я встречала, ведут себя надменно и высокомерно, прямо как цари. Неужто вы и впрямь считаете себя другими, зная, что весь мир лежит у ваших ног?

Никогда еще мне не приходилось слышать подобный вопрос, тем более от десятилетней девочки.

– В действительности мы правим отнюдь не всем миром, просто довольно большой его частью. Что же до высокомерия и надменности, мы высоко ценим dignitas, достоинство и gravitas, серьезное отношение к любому делу. Мы, представители правящего класса, обучаемся этому с ранней юности. Мы не терпим глупости в людях, занимающихся общественными делами.

– Это хорошо. Большинство ведь вполне терпимо относится к поведению знати. Я знаю, что ты вчера уложил Мемнона. Одним ударом.

– Да, слухи разносятся быстро. На самом деле потребовалось два удара, чтобы сбить его с ног.

– Я рада, что так случилось. Он мне не нравится.

– Ох, неужели! – воскликнул я.

– Да. Он и Ахилла слишком самоуверенны и надменны для занимаемых ими постов. Они относятся к моей семье без всякого уважения.

Это было кое-что, над чем следовало подумать. В этот момент кто-то из гостей выскочил на сцену и принялся срывать с танцовщиц костюмы, его поддерживала возбужденными возгласами остальная публика.

– Несмотря на совет твоей сестры, мне кажется, тебе лучше отсюда уйти. Ты слишком юна, чтобы оставаться здесь одной, а некоторые из тех, кто внизу, совсем лишились разума, если он вообще у них когда-нибудь был.

– Но я же здесь не одна, – возразила Клеопатра, чуть кивнув в сторону затененной галереи. И только тут я заметил, что там кто-то стоит, недвижный словно статуя.

– Ты кто? – спросил я.

Юноша лет шестнадцати сделал шаг вперед и встал, сложив руки на груди.