Матерый мент - Алексей Макеев

– Боже правый, ты о моем здоровье и настроении заботишься, Гуров? – В голосе Крячко явственно слышалось удивление. – Чего такие сложности и при чем тут аборигены?

– И о настроении тоже. Но не рыдай от умиления, больше о деле. Наверняка в забегаловку, которая поближе, народец из «безопасности» заглядывает. Время как раз обеденное. Попробуй разговорить кого-нибудь. Закинь удочку, может, тебя карьера охранника прельщает… Меня интересует, что народ об этом «частном охранном» говорит. Элементарно, Ватсон! Еще десять тысяч ведер – и золотой ключик у нас в кармане. А как насытишься и наговоришься, позвони мне прямо оттуда на мобильник, скажи, где тебя искать.

– Лев, ты голова, – настроение Станислава явно повышалось прямо на глазах. – Пельмешков тебе взять в забегаловке или как?

– Сам возьму, как закончу с их директором общаться. Если аппетит останется. Не удивляйся, кстати, если я тебя при разговоре в оперативных целях «господин генерал» называть буду. Мобильник от радости не вырони. Это, может, мне для неизгладимого впечатления на Феоктистова пригодится, пусть послушает.

– Да хоть министром, хоть генералиссимусом, – Крячко откровенно и весело заржал. – До встречи, Лев. Конец связи.

Алаторцеву было скверно. Физически, морально – по-всякому. И винить в этом некого – только самого себя. Ошибся он, недооценил эту истеричную дуру. И что теперь делать?

Он подошел к громадному лабораторному холодильнику, пошарил на верхней полке и достал блюдо с подсохшими бутербродами. «От субботних поминок остались», – подумал Алаторцев, взял один и, подойдя к своему столу, быстро выпил приготовленную заранее почти полную мензурку мутновато-розовой «несмеяновки». Занюхал бутербродом. С трудом, сдерживая отвращение, прожевал половину. Никто не видел его. В этот ранний час – еще только близилось девять – в лаборатории суетился лишь молодой Саня Кротов со своим студентом. Но Алаторцеву было все равно. Хоть бы и видели. Он нуждался в допинге, и немедленно.

В воскресенье, встретившись с Кайгуловой, он почти сразу почувствовал в ней какое-то напряжение, как бы невысказанный вопрос. Они неплохо поужинали в заведении с идиотским названием «Как у мамаши» под разрекламированный стриптиз. О делах он не говорил, не упоминал и Деда, Мариам тоже щебетала что-то нейтрально-застольное и, казалось, от души веселилась. Но несколько раз он ловил какие-то странные ее взгляды, выражение лица Кайгуловой становилось изучающим, что ли. Словно они впервые сидели за столом в ресторанчике и она хотела понять – кто этот незнакомец?

И дома у него она повела себя необычно. Андрей не мог припомнить случая, когда Мариам уклонялась от близости с ним, обычно все было наоборот! И вдруг, без объяснения причин, с виноватой полуулыбкой: «Может, не стоит, Андрюша?» Это неожиданно так распалило его, что он буквально набросился на Мариам, сам себе удивляясь. Первый раз он взял ее грубо, чуть ли не насилуя, прямо на полу. Даже раздеться толком не дал. Она была покорна, а затем, когда Алаторцев сбросил первое напряжение и они оказались на привычной кровати, вдруг выдала такой взрыв страсти, что он, ко всему привыкший, был совершенно потрясен. Ей все время не хватало, она вжималась в Андрея, как будто хотела исчезнуть, раствориться в нем, спрятаться от чего-то очень страшного. Кончила бурно, с хриплым резким криком. Обычно Мариам стеснялась такого, как девочка. А потом… Она плакала, всхлипывала, и не от радости – такое бывало и раньше, но Алаторцев-то разницу понял сразу.

Она сидела рядом, в наброшенной на голое тело рубашке Андрея, смотрела на него своими большими глубокими глазами, но мысли ее явно были где-то далеко. Затем Мариам вдруг попросила у Алаторцева налить ей водки. Андрей удивился, Кайгулова не отличалась особой склонностью к выпивке, но бутылку «Кристалла» из холодильника принес и даже составил ей компанию. Несообразности, непривычные шероховатости ее поведения начинали раздражать его. Алаторцев вообще терпеть не мог непонятного, отклоняющегося от ясных и привычных схем. Откладывать разговор, продуманный еще в пятницу, он не хотел. И зря, как выяснилось очень быстро.

Кайгулова, как ему казалась, слушала внимательно, задумчиво покуривая длинную тонкую сигарету. Она успокоилась, от недавнего лихорадочного возбуждения не осталось и следа. Алаторцев подробно рассказал ей о своих затруднениях, он вспоминал, как вместе они решили задачу с каллусом. Он откровенно льстил Мариам, называл ее своей единомышленницей, несколько раз вплетал в ткань разговора намеки на свое одиночество и непонятость окружающими. Андрей казался себе очень хитрым, уверенность, что вот сейчас Кайгулова размякнет, психологически поддастся, крепла с каждой минутой. Он даже рискнул посетовать на злобную бывшую супругу, лишившую его дочери, по которой он сильно скучает, затем заметил, что уверен – уж Мариам-то никогда бы так не поступила. Как знать, рассуждал вслух Алаторцев, может быть, ему, человеку не первой молодости, стоит еще раз попытаться обрести настоящую семью… С ней, с Мариам.

Интересно все же устроены люди. Краешком сознания Алаторцев не упускал ни на миг истинную цель и смысл своего монолога: психологически подавить Кайгулову, сделать ее послушной помощницей, исполняющей его волю и не задающей лишних вопросов. Но в то же время он увлекся, чуть ли не поверил сам в ту сентиментальную муть, которую нес только для камуфляжа. Ему даже пришла в голову странная, совершенно не в его характере мысль: а не стоит ли и впрямь забросить эти опасные игры с маком, спокойно защитить почти готовую докторскую, жениться на Кайгуловой и жить себе в удовольствие? Тихо жить, не высовываясь. Дети, конечно… Противно донельзя, но другие-то привыкают.

Именно словечко «другие», мелькнувшее как бы на периферии, отрезвило Алаторцева. Нет, Андрей Алаторцев – это вам не «они», не «другие», и становиться таким он не желает. Казаться – куда ни шло, но не быть! Тем более по опасной, но сулящей такие мощные перспективы дорожке он зашел далеко. У летчиков, моряков, шоферов-дальнобойщиков, вообще путешественников есть такое понятие, как «точка возврата». Если в пути она пройдена, то остается только продолжать маршрут в любом случае, что бы ни случилось. Назад уже не повернуть, на обратный путь не хватит ресурсов. Он, Алаторцев, такую точку прошел в прошлый понедельник, после звонка Геннадию.

Мариам долго не перебивала его, рассеянно куря сигарету за сигаретой, а потом вдруг неожиданно спросила:

– Андрей, а ты знаешь, что Дед умер не мгновенно? Он еще успел сказать несколько слов перед смертью. Мне Валя об этом вчера говорила.

И Кайгулова тусклым, каким-то отстраненным голосом пересказала Алаторцеву свой вчерашний разговор на кухне с дочерью Ветлугина.

– И мужчина этот седоватый, который рядом с Любовью Александровной сидел, он знаешь кто? Тот самый генерал из милиции, про которого Дед перед смертью вспомнил, – закончила она.

«А я ведь предполагал что-то подобное, – подумал Алаторцев. – Вот отсюда их интерес к теме наркотиков да и к настроению Деда тоже. М-да, живучим оказался Александр Иосифович! Ах, Геннадий Федорович, Геннадий Федорович… Что же ты по-нормальному проблему решить не смог?»