Мое непреклонное сердце - Джо Гудмэн

— Да вы в общем-то и не были заперты, — сказала Мерседес. — Дверь была на засове, но здесь имеется выход на крышу. — И она указала на крышку люка в потолке, почти невидимую из-за дождевых разводов. — Если бы вы вышли на крышу и покричали, снизу вас обязательно бы услышали.

Обри вздохнул и сказал как бы самому себе:

— Разве я не предлагал поискать что-нибудь подобное?

Мрачный взгляд Колина живо его отрезвил.

— И при этом ты еще говорил о каком-то деле очень личного свойства — помнишь?

Мерседес заметила, что Обри покраснел, и сжалилась над ним.

— Вы можете занять любую комнату в северном крыле дома, кроме графских, и отдохнуть там. Миссис Хеннпин пошлет к вам кого-нибудь на помощь. Я приглашаю вас также отобедать с нами, но после того, как я поговорю с капитаном Торном, вы, возможно, вполне резонно решите для себя, что это не отвечает вашим интересам.

— Спасибо, мисс Лейден. Я буду иметь это в виду. Он начал спускаться по лестнице, протискиваясь через узкий проход своими широченными плечами.

Подождав, когда Обри, пригнувшись под притолокой, вышел за дверь, Мерседес продолжила свою речь.

— То же самое я предлагаю и вам, — сказала она Колину. — Если хотите поговорить, я буду ждать вас в библиотеке графа. Спросите, где это, и вам всякий покажет.

Колин не хотел упускать ее из виду, но, как и Обри, имел кое-какие надобности физиологического свойства, хотя и не заявлял об этом вслух. Он посмотрел на карманные часы.

— Через двадцать минут, — предложил он. Она кивнула:

— Я попрошу миссис Хеннпин принести туда чай и печенье.

Через восемнадцать минут Колин явился к Мерседес в библиотеку. На серебряном подносе он увидел обещанные чай и печенье. Вежливо, но твердо он отказался от угощения. Он не собирался облегчать ей жизнь: позволить ей сыграть роль любезной хозяйки, каковой она отнюдь не являлась, значило бы дать ей повод легко отделаться. Когда она уселась в большое кожаное кресло, он решил не садиться, показывая тем самым, что он начеку, и заставить ее понервничать.

Библиотека, как он отметил, была одной из лучших комнат в доме. Наверное, это были владения графа. Его светлость, похоже, не желал отказывать себе в том, чего лишил остальных членов семьи. В библиотеке стояла мебель вишневого дерева без единой царапинки, великолепно отполированная. Большой письменный стол с бронзовыми украшениями располагался возле камина. Зимой и ранней весной это место, несомненно, было самым уютным во всей комнате. Книжные полки занимали две стены от пола до потолка. Они были заполнены томами в кожаных переплетах. Колин заметил полные собрания сочинений таких авторов, как Шекспир и Джонсон.

Ковер под ногами Колина не был старым и изношенным, как большинство ковров в этом доме. Он удивился, но потом заметил, что некоторые вещи явно выпадают из общего стиля мебели этой комнаты. Отсюда он сделал совершенно правильный вывод, что они были собраны по другим комнатам, чтобы граф мог поддерживать видимость благополучия в доме. И он тут же представил себе, что при этом все заботы легли на плечи Мерседес.

Колин оперся бедром о край письменного стола графа и вытянул ногу для равновесия. Он заметил, что Мерседес стала нервно кусать нижнюю губу, когда он небрежно переставил некоторые личные вещи Уэйборна на столе.

— Не хотите ли сесть? — осторожно спросила она.

— Нет.

Мерседес немного откинулась в кресле. Пока все шло явно не по ее плану. Она безнадежно глянула на чай и печенье, подумав, что в третий раз она едва ли отважится предложить ему что-либо.

Перехватив ее взгляд, Колин сказал:

— Нет. Я ничего не хочу.

— Но ведь вы же ничего не ели с самого завтрака.

— Даже еще раньше. — И он замолчал, выжидательно подняв светлые брови. Когда она поспешно отвела взгляд, он сказал:

— Мне кажется, вы тоже припоминаете, почему так случилось.

— Я предполагаю, что вас освободил мистер Джонс.

— Правильно. Наверное, вы не рассчитывали, что у меня будет секундант, иначе просто убили бы меня.

Мерседес не хотела даже думать о такой возможности. Что сделано, то сделано. Боясь произнести вслух ответ, она тем не менее не собиралась терзать себя вопросом, как бы она могла поступить иначе.

— Я не виновата, что все вы одним миром мазаны, — сказала она.

Это было по крайней мере честно. У нее не было желания видеть его мертвым.

— Надеюсь, вы понимаете, что я не верю ни одному вашему слову, — сказал Колин. — Точно так же, как я не поверил в ту сказочку, что вы рассказывали Обри наверху. — Мерседес посмотрела на него непонимающе, так что ему пришлось пояснить ей:

— Вы сказали ему, что ваши кузины сами придумали запереть нас там.

— Так оно и было.

— Я очень хорошо помню, как вы велели им показать нам комнаты в башнях. В северной и южной.

— Кажется, я отвечала на вопрос одного из близнецов.

— Конечно, вы можете так ответить. Но я помню выражение, с которым все это говорилось.

Мерседес сложила руки на коленях и некоторое время молча смотрела на Колина.

— Вы, наверное, очень подозрительный человек, да? — сделала она вывод, закончив разглядывание. Его это нисколько не задело.

— Меня научили быть таким.

— Почему вы не рассказали Северну о том, что я сделала прошлой ночью?

— А еще меня учили не торопиться. Она нахмурилась:

— Что это значит?

— Это значит, что я могу подождать.

— Подождать чего?

— Просто подождать, — ответил он. — Всему свое время. Когда придет пора, я открою наш секрет.

Мерседес почувствовала, как у нее забилось сердце. Он сказал «когда», а не «если». Этим он дал ей понять, что собирается обо всем рассказать. Тогда тем более нужно сделать все, чтобы он покинул как можно скорее Уэйборн-Парк.

— Почему вы ничего не спрашиваете о моем дяде? — спросила она.

Колин взял нож для бумаги и стал разглядывать. На серебряной ручке была надпись: «Уинстону с любовью. Элизабет».

— Мы с Обри видели всю эту суматоху из нашего вороньего гнезда, — сказал он. — И мы не заметили ничего, что бы хоть отдаленно напоминало о возвращении Уэйборна. — Он показал на нож. — А я думал, что графа зовут Уоллас.

— Так и есть. Здесь имя моего отца.

— А Элизабет?

— — Моя мать. Графиня Уэйборн. — Заметив скептическую улыбку Колина, она сказала:

— Я ведь не всегда была бедной родственницей, капитан Торн. Пока не умерли мать и отец, это был мой дом. Здесь я родилась. Та башня, которую вы восприняли как тюрьму, была когда-то моей любимой комнатой. Там были мои куклы и книги и все мои детские сокровища, и я проводила в ней гораздо больше часов, чем провели сегодня вы или, может быть, еще проведете.