Звезды немого кино. Ханжонков и другие - Марк Кушниров

Но вот, по-моему, чуть более верное мнение — мнение его ученика, небезызвестного Льва Кулешова: «Бауэр был популярный опереточный режиссёр и художник, его постановки славились богатством и роскошью. Для кинематографа он сделал немало... Он использовал свой опыт работы в театре, тщательно репетировал, продумывал мизансцены, различные способы съёмок и великолепно знал приёмы освещения. Картины Бауэра отличались размахом, пышными декорациями, обязательно с колоннами и каминами. Для своего времени он хорошо монтировал, снимал даже крупные планы и панорамы... Бауэр умел “делать” актёров. Они сначала снимались у него, получали известность, а потом их переманивали на другие кинофабрики».

Мнения, прямо скажем, довольно противоречивые. А насколько точные — это вопрос! Ведь Бауэр, как посмотришь, бывал очень и очень разным. Часто снимал и так, и этак, и просто никак. Впрочем, есть ещё одно мнение, о котором никак не стоит забывать: Бауэр, как ни один другой режиссёр того времени, отдал заметную дань трагедийному — порой не без резко болезненного декадентского акцента — кинематографу.

Вообще русское эстетическое и литературное бытие в этот период было исполнено странных и тревожных примет. Я имею в виду весь многообразный Серебряный век, а с ним и при нём тягостные, необоримые, порой истерически-нервозные пристрастия. Создаваемое в то время русское кино, как и русская литература, было проникнуто памятным и неодолимым страхом перед реальностью, и это состояние прекрасно и не однажды выразил Бауэр (хотя и не всегда напрямую). Уже в « Сумерках женской души», его первом фильме, обыденный мир предстаёт как место чрезвычайно опасное — хотя порой приглядно-впечатляющее. А иные поздние его ленты часто отдают и самой натуральной некрофилией, хоть и предельно эстетизированной.

Бауэр, как многие поэты и литераторы, был растревожен и увлекаем этой болезненной тягой к смерти. Среди кинорежиссёров таковых почти не было. Повторю: среди многочисленных фильмов у Бауэра были очень разные киноленты, часто случались очень спорные и труднообъяснимые результаты. Но даже те, над которыми нередко тяготел упрёк в декадансе, в мрачности, в пугающе-угрюмых страстях, были интересны и всякий раз по-своему волнующи. Например, в мистико-символическом фильме «Жизнь в смерти» (1914), поставленном Бауэром в содружестве с поэтом Валерием Брюсовым, герой картины убивал любимую женщину для того, чтобы... сохранить нетленной её красоту. Он бальзамирует труп и, поместив его в склеп, ходит туда, чтобы раз за разом увидеть её.

Близкий к этому сюжет был положен Бауэром в основу известного фильма «Умирающий лебедь». Там странный, полусумасшедший, хотя и даровитый художник, одержимый манией создать «живую» картину смерти, видит в театре юную балерину, танцующую известный танец «Умирающий лебедь». Художник знакомится с танцовщицей, зазывает её позировать для своей картины, но вдруг в порыве внезапного безумия душит натурщицу и лихорадочно пишет с неё картину — это был уже 1917 год.

Да, именно Бауэра и никого другого эпохально задели декадентство, мистика, некрофилия, почти истерическая эротика, ставшие небывало популярными в то время. Зачинщиками этого были окружающая реальность и русская литература. Популярные поэты Брюсов, Иванов, Кузмин, Волошин, Бальмонт, Мережковский, Сологуб, Андрей Белый, религиозные мыслители Булгаков, Бердяев, Флоренский и другие — все они в творчестве, а порой и в жизни отдавали дань теме смерти, душевной болезни, тотально-самоубийственной любви.

«Каждый, кто наблюдал русскую жизнь последнего десятилетия, должен был сделать из своих наблюдений один горестный вывод: наша родина душевно больна, и все мы в той или иной степени причастны этой душевной болезни, — писал в статье «Голос из гроба» молодой яркий публицист Дмитрий Болдырев. — Все мы неслись и несёмся в её хороводе, в центре которого одна фигура сменяет другую. Исчез Распутин, выскочил Ленин».

...Бауэр, конечно же, был трудоголиком. Снимал много и подчас неряшливо. Увы, так случилось и с фильмом «Набат», поначалу обещавшим ему один из лучших, успешнейших исходов. И всё же фильм, несмотря на грандиозную и длительную постановку (более месяца), несмотря на участие крупных актёров, режиссёру не удался.

Однако, по счастью, вмешалось Провидение — в лице будущей жены Ханжонкова Веры Дмитриевны. Вот её запись: «Картина вышла скучной, растянутой и грозила “полкой”. Евгений Францевич был в отчаянии. В. А. Каралли (игравшая одну из главных ролей) ходила сама не своя. И вот, после размышления, Антонина Ханжонкова привлекла меня к перемонтажу фильма. Сюжет был переделан заново, героев наделили новыми чертами характера, и, в конце концов, получился недурной фильм о разногласиях и борьбе в промышленных и политических кругах кануна Февральской революции».

Известный критик Витольд Ахрамович, похвалив фильм (уже после окончательного монтажа), подтвердил этот казус: «Теперь мы подходим к тому, что может считаться провалом Бауэра в этой картине, — к попытке художника дать натуру в павильоне. Мы отнюдь не хотим этим сказать, что подобные попытки бесцельны; наоборот, натура в павильоне вполне возможна... Но попытка Бауэра потерпела крах потому, что он строил натуру слишком по-театральному. Прекрасно удались Бауэру сцены, снятые на заводе; пожалуй, это лучшее, что нам приходилось видеть за последнее время. Возможность, с помощью привезённых юпитеров, осветить чудовищные машины открывает широкие перспективы перед русской светописью...»

Да, судили Бауэра по большому, по деловому счёту. Впрочем, и удач в его режиссёрской карьере с годами становилось всё меньше. Даже экранизация популярного романа Семёна Юшкевича «Леон Дрей» («Похождения Леона Дрея»), где режиссёр заменил дидактическую драму героя, потерявшего корни своей еврейской среды, зубоскальной историей подлеца, циничного обольстителя русских женщин и девушек, оказалась всего лишь кассовой поделкой, хотя и имела свой, причём немалый успех.

...Но опять же, надо отдать должное одному из лучших фильмов своего времени — «Нелли Раинцева». Это тоже Бауэр. О нём я подробно рассказывал несколько раньше — а теперь о трагическом вперемежку с бытом. Где-то в конце 1916 года уже известная нам Вера Дмитриевна (тогда всё ещё Попова) с лёгкой руки Бауэра взялась делать сценарий по роману «Сумерки» Пшибышевского — напомню, что этот польский писатель-декадент был архипопулярен в те годы. Она была страстно влюблена в этот глуповато-претенциозный роман (хотя, признаться, мало кто из тогдашних российских интеллигентов не обожал его) и через три-четыре недели уже сделала первый вариант. Бауэр был счастлив и как раз собирался сыграть Скирмунта — художника вдохновенного, именитого, но одинокого и отрешённого от мира. Сумеречно-красивого, как любил Бауэр.

Весной 1917 года все они (ханжонковцы плюс несколько других приезжих) отправились на съёмки в Ялту. Бауэр присоединился к ним. Далее следует отрывок из дневника Веры Дмитриевны: «По дороге из Симферополя, не доезжая Алушты, сломалась одна из машин. В Алушту приехали, когда уже совсем стемнело. Остановились поужинать. Во время ужина Евгений Францевич сказал, что пойдёт позаботиться о водителях машин, и вышел на набережную. Его долгое отсутствие всех встревожило. Вышедшие в темноту набережной на поиски скоро услышали стон Бауэра; он упал с набережной, где не было парапета, на груду больших камней, невидимо лежащих внизу. Ни врача, ни вообще какой-либо помощи найти не смогли, и кортеж машин медленно тронулся к Ялте, избегая толчков. Я получила письмо от Евг. Францевича, поразившее меня. Он, описывая случившееся, шутил над тем, что сломанная в трёх местах нога, если б её не упрятали в гипс, складывалась бы как гармошка. Писал, что как только встанет, примется за “Сумерки”.