Terra Insapiens. Книга первая. Замок - Юрий Александрович Григорьев

— Это буревестники? — повернувшись, спросил он Демона.

— Да… Puffinus bailloni. Это аборигены, коренные жители нашего острова… Тех, что в саду, завезли из Индии… Пару раз видел альбатросов. Но они живут южнее, — он махнул правой рукой, — у нас для них слишком жарко.

Он усмехнулся.

— Когда я сюда попал, у Хозяина жили два старых попугая. Пёстрые, красивые — хорошо ругались по-латыни! Видно монахи научили… Потом однажды клетки оказались открыты, а на полу валялись пёстрые перья. Полагаю, тут не обошлось без Филипа… Ну ладно! Займёмся делом.

Рыбалкой это можно было назвать весьма условно. Видимо днём ранее Демон забросил сети в маленькой бухточке у берега. И теперь им предстояло вытащить улов. Они разделись и, войдя по пояс в воду, стали тащить сети. Демон действовал ловко, видно было, что это для него — дело привычное. Артур, упираясь ногами в каменистое дно, тянул свой конец изо всех сил. Поскользнувшись на скользких камнях, потерял равновесие и выпустил сеть. Чертыхнувшись, снова пошёл за ней. Вытащив, наконец, свою снасть на берег, бросил её и сел отдышаться.

— Как быстро ты выдохся! — засмеялся Демон.

— Это с непривычки, — смутился Артур. — Сейчас, я чуток отдохну.

Демон взял две корзины, одну бросил к ногам Артура и сел перебирать улов. Улов выдался богатый. Была одна, довольно крупная, пеламида, два луфаря, рыба-носорог. Мелкую рыбёшку, в том числе красивых клоунов, Демон выбрасывал обратно в океан. Посмотрев, как ловко он работает, Артур присоединился.

Через десять минут обе корзины были набиты доверху. Набросив сверху корзин холщовые тряпки, Демон затянул их шнуром.

— Ну вот, на праздничный обед уха будет.

Демон помыл руки по локоть в прибрежной воде и сел рядом с Артуром.

Артуру хотелось его о многом спросить, но он не решался заговорить.

Демон, казалось, о чём-то думал, глядя за горизонт. Потом встал и пошёл вдоль берега.

— Идём, покатаемся на лодке вокруг острова.

Артур поднялся и пошёл следом.

Они прошли по песчаному берегу мимо редких, невысоких кокосовых пальм до небольшого пирса, где стояла рыбацкая лодка с вёслами. Демон вытащил из кармана ключ, и снял замок с лодочной цепи. Артур залез в лодку. Демон запрыгнул следом и сильно оттолкнулся от пирса веслом.

Он долго грёб молча, но потом отпустил вёсла и заговорил.

— Ты считаешь меня преступником? Да, я преступник. Я преступил земной закон. Но так поступает любой сильный человек. И если у него получается совершить задуманное, его назовут великим. Моё преступление в том, что у меня не получилось.

Он угрюмо замолчал, но потом продолжил:

— У меня была великая идея. Мне не нравилось — как живут люди, чем они живут. Человеческий мир погряз в грехе. Но грех этот не тот, о котором твердят святоши. Этот грех страшнее. Главный человеческий грех — немощь. В погоне за счастьем, человек прогибается под власть, с их законами, под святош, с их заповедями, под мир физический и духовный, окружающий его. Человек становится рабом обстоятельств. Рабство я считаю самым презренным грехом. Этот грех я хотел искупить своим подвигом. Я не мог в одиночку изменить земной мир. Я решил построить свой мир — подземный. Где будут мои законы, где будет моя вера — ну разве не великий проект?

— Какой подземный мир? — не удержался Артур. — Что за утопия?

— Утопия?.. А что не утопия?.. Разве есть что-нибудь иное? Расскажи мне, может я чего-то упустил? — Демон усмехнулся. — Все строят свои Утопии… Кто-то строит демократическую Юсандию, рассеивая семена демократии бомбами по всему миру. Кто-то строит правоверную Русалию, странный синтез христианства с марксизмом. Кто-то сшивает белыми нитками лоскутную Европию, а кто-то ставит на плиту тяжёлый Поднебесный Чайник. Все нашли занятие себе по душе… Я построил свою Утопию, зачем мне чужая?

— Вы считаете рабство грехом, но сами похищали людей, превращая их в своих рабов. По-моему, здесь есть противоречие. — снова не удержался Артур.

— Противоречие… Они были рабами от рождения, я только воспользовался ими, как пахарь пользуется волами… Рождаются рабами, живут рабами и умирают, так и не узнав, что прожили рабскую жизнь.

Демон становился всё угрюмее, но что-то распирало его изнутри. Видно было, что он давно не с кем не говорил о наболевшем.

— В мире нет такого понятия — справедливость. Справедливость — это человеческая хотелка. Может быть, и Бог понадобился не для того, чтобы объяснить мир, а для того, чтобы появилась справедливость…

— Рай — это место, где всё хорошо и нет никаких вопросов. Ад — это место, где всё плохо и много вопросов без ответов. Поскольку наш мир больше подходит под второе описание, ясно, где мы находимся…

— Да, я хотел быть богом. Богом подземного мира. Чем я хуже олимпийских богов? Но они придуманные, а я вот он — живой. Я всегда был силён, всегда был дерзок. Мне всегда было душно среди людей.

— Да по сравнению с этими богами, я ещё образец порядочности. Титаны и Боги были каннибалами, глотали своих сыновей, как возможных соперников за власть. Геракл был детоубийца. Один Прометей, кажется, ничем не запятнал себя, кроме любви к человечеству.

— Вы не любите людей? — догадался Артур.

— Как я могу их любить? Для этого, как минимум, нужно относиться к ним серьёзно, а это невозможно. Как можно серьёзно относиться к чему-то мелкому, сиюминутному, преходящему? Это всё равно что полюбить пылинку, которую ветер несёт мимо тебя. Не успел полюбить, а любить уже некого.

— Человек — это трава. Сегодня есть, завтра нет. Сегодня радуется солнцу, завтра гниёт в земле или идёт на корм скоту. А на его месте поднимается новая трава — такая же бессмысленная и безвольная.

— Личность, воля, характер — это то, что должно быть в любом случае. Есть вещи, не зависящие ни от чего. Неважно — кто там на небе: Бог, Аллах, Будда или просто вселенские сквозняки. Ты есть, значит, ты должен быть. Так будь! Человек — это личность. И тем более он человек, чем глубже и твёрже его личность. Малодушие, безволие — обличают недочеловека. Взлететь в небеса могут сильные духом. Их крылья поднимут на высоту, куда не долетают орлы. Вот такого человека я мог бы, если не любить, то уважать. А это стадо вчерашних обезьян, что называют себя людьми, у меня вызывает отвращение…

— Впрочем, я — не мизантроп, и не против людей. Я их по-своему люблю. Они забавные.

— Я не хочу быть волом, впряжённым в упряжку, которая называется «прогресс человечества», мне