Достучаться до тебя - Сара Уикс

– Так Эллиот звал твою маму, – ответил он. – Он не мог выговорить «София». И твоя мама не могла. Она называла себя…

Я уже знала.

– Сууф И Я, – сказала я.

– Сууф И Я, – повторил за мной он, словно говоря: «Да будет так».

* * *

Трумэн Хилл позвал в кабинет Роя и мистера Диетза, чтобы они рассказали мне остальное.

Все эти годы мы не платили за свет и квартиру благодаря тому, что деньги снимались со счета Трумэна Хилла.

– Где сейчас моя бабушка? – спросила я.

По тому, как они перекинулись взглядами, было ясно, что они ждали этого вопроса.

– Хайди, мне очень жаль. Она умерла, – сказал мне Рой. – В Монтичелло по моей просьбе навели справки в Рино и нашли ее свидетельство о смерти.

В документе, который Рой нашел на имя Диан Демут, в графе «причина смерти» стояло «дорожное происшествие».

– Ее сбил автобус.

– Автобус? – переспросила я.

– Смерть констатировали по прибытии в общую окружную больницу в Рино, штат Невада.

– Это было в феврале?

– Да, девятнадцатого числа, – уточнил Рой.

Девятнадцатого февраля Бернадетт нашла маму в коридоре у себя под дверью, со мной на руках.

У меня в голове словно включилось немое кино. Мама и ее мать, Диан Демут, стоят на углу, чтобы перейти улицу. По какой-то причине Диан отвлекается и ступает на проезжую часть слишком рано, как раз когда из-за угла выезжает бело-голубой автобус. Ветер поднимает подол маминого платья, и она пытается придержать его одной рукой. Слышен чей-то крик. Когда мама смотрит на дорогу, Диан лежит на проезжей части. Откуда ни возьмись появляются люди, они собираются вокруг и пытаются ей помочь. Водитель выскакивает из автобуса и расталкивает толпу, затем наклоняется над Диан в поисках пульса. Среди всей этой неразберихи никто не замечает растерянную молодую женщину с широко расставленными голубыми глазами, прижимающую к груди плачущего ребенка, которая спешит дальше по улице в пустую квартиру.

Все, все, все, Хайди, ш-ш-ш.

Но я, конечно, могла только догадываться о том, что произошло на самом деле, потому что, как я наконец начала понимать, в жизни были вещи, которые мы не могли знать наверняка.

Я позвонила Бернадетт без четверти два. Она долго не подходила к телефону – раздалось больше десяти гудков. Сначала я подумала, что, возможно, ее нет дома, но потом поняла, что это невозможно. Бернадетт всегда была дома. Наконец она взяла трубку, но ее голос звучал странно – я подумала, что виновата плохая связь.

– Ты меня слышишь, Берни? – спросила я.

– Да, я тебя слышу, – ответила она. – Я ждала твоего звонка.

– Мне столько нужно тебе рассказать! Ты не поверишь. У мамы есть день рождения, Берни, и имя. У мамы такое красивое имя…

– Не сейчас, милая, – сказала Берни.

Я совсем не ожидала услышать это в ответ. Я думала, что она сразу засыплет меня вопросами, чтобы скорее услышать, что я узнала. Вместо этого она попросила меня позвать Руби.

– Руби? – переспросила я. – Ее здесь нет, Берни, я сейчас в Хиллтопе. Я же говорила, что поеду с Роем.

– А Руби еще не приехала?

– Нет, Берни, у нее сегодня выходной. Она осталась дома, – сказала я.

– Тогда мы поговорим позже, – произнесла она. – Перезвони мне.

– Погоди, Берни, не вешай трубку. Я хочу рассказать тебе про маму, – настаивала я.

– Не сейчас, солнышко. Перезвони мне потом. – Она отключилась.

Я долго стояла, держа в руках телефон и не понимая, что только что произошло. Почему Берни не захотела со мной говорить? Почему ее голос звучал так странно? Должно быть, она не спала всю ночь из-за мамы. Миновав прихожую, я вышла на крыльцо, чтобы собраться с мыслями, – у меня все еще кружилась голова.

В тот день было так холодно, что мое дыхание застывало в воздухе. Я чувствовала запах горящей листвы. Я посмотрела наверх в поисках птиц, но небо было совершенно пустым. Затем я услышала, как к дому подъезжает машина. Это было такси, на заднем сиденье которого я с удивлением увидела Руби.

Я наблюдала, как она расплачивается с водителем через стекло. Затем она вышла из машины и захлопнула дверь, но, вспоминая это сейчас, я, как ни странно, не слышу хлопка. Казалось, во всем мире внезапно убавили звук. Порыв ветра бросил прядь волос на лицо Руби. Волосы забились ей в рот, и она убрала их за ухо.

Молча она быстро прошла к месту, где я стояла, и обхватила меня руками. Внезапно я все поняла. Печальный туман, который я выпустила из ящика комода, пришел совсем не за Руби. Он пришел за мной. Вонзив в меня холодные пальцы, он окутал мое сердце, пока Руби тихо шептала:

– Бедняжка. Бедная, бедная девочка.

Хотя моя мама умерла на тринадцать лет позже моей бабушки, мне казалось, что я потеряла их в один день.

Руби обняла меня и отвела в дом. Берни позвонила ей и попросила, чтобы она была рядом со мной, когда я узнаю про маму. Она набрала номер Берни, а я приложила трубку к уху и слушала.

– Твоя мама ушла от нас во сне, солнышко. Я думала, что она просто легла вздремнуть после того, как у нее ужасно болела голова. Помнишь, я тебе тогда говорила? Но прошло время, а она все не просыпалась. Я зашла к ней в комнату, и она…

– Умерла? Мама умерла?

Как только я произнесла эти слова, я не могла больше находиться в своей коже. Я хотела вывернуться наизнанку, стряхнуть с себя это чувство, как муравьев. Это я была во всем виновата. Я была так поглощена своими делами, что даже не спросила этим утром, как мама себя чувствует. А Бернадетт уже знала, что ей становится хуже.

Нам с мамой нужно, чтобы ты приехала домой.

Но я ее не послушала.

Берни попыталась меня утешить. Она сказала, что я все равно не успела бы приехать вовремя, чтобы попрощаться. Руби обнимала меня и гладила по спине, а Рой обхватил нас обеих, словно завернув в свои большие, сильные руки.

Мы приехали домой, и Руби набрала мне ванну, а потом уложила в кровать, хотя было еще совсем рано. Она принесла мне тарелку супа, но я не могла ничего съесть, и Руби сидела со мной рядом, пока я наконец не уснула. Когда я проснулась, было уже темно и в доме стояла тишина. Некоторое время я лежала, пытаясь ни о чем не думать и ничего не чувствовать. Я хотела, чтобы все исчезло. Закрыв глаза, я забралась с головой под подушку. Что-то гладкое и прохладное коснулось моего лица, и я поняла, что это мой блокнот, который я спрятала там прошлой ночью.

Я села и включила свет. Как я могла подумать, что правда имела какое-то значение? Все это было не важно. Знание не меняло того, что было на самом деле. Одну за другой я вырвала страницы блокнота, скомкала и бросала на пол, пока наконец в потертой красной обложке ничего не осталось.