Поцелуй василиска - Полина Флер

– Вы не правы, пичужка. Я старый солдат, и любовь мне незнакома. И – раз, два… Не вертитесь, пичужка! Ровнее спину!

– Вот раскомандовались! – пыхтела я. – То встаньте, то не вертитесь. И почему вы все время зовете меня пичужкой?

– Потому что вы пичуга и есть, – ухмыльнулся генерал, плавно ведя меня по кругу. – Когда я впервые увидел вас, вы трепетали, что та птичка, попавшая в силок.

– Под вашим взглядом все трепещут, – возразила я и поспешно опустила глаза.

– Иногда это раздражает, – хмыкнул он и, перестав улыбаться, добавил тихо: – А иногда огорчает. – Выдержав паузу, продолжил, слегка замедлив шаг: – Вы знаете, Мэрион, я долго думал над вашими словами. Опиум позволяет заглянуть внутрь себя, остаться наедине со своими мыслями. Я оборачивался назад и видел только тьму и смерть. – Ладонь на моей талии дрогнула. – По законам Фессалии верховный главнокомандующий должен быть женат, но я устал и больше не хочу играть в эти придворные игры. Я оставлю вас в живых.

– Вот как! – Я едва не всплеснула руками. – Какая щедрость. Долго же вы думали, ваше сиятельство?

– Довольно долго. Решение принято еще до знакомства с вами, пичужка. Еще до того, как вас увидел, я решил, что сохраню вам жизнь.

– А что изменилось потом? Я имею в виду, когда вы грозили мне всеми карами в запертой комнате?

– Ровным счетом ничего, – твердо ответил генерал. – Вы знаете, это была случайность. Я вспылил, но не собирался снимать очки. А теперь не сделаю этого и подавно.

– Почему же, ваше сиятельство? – Мне захотелось заглянуть ему в глаза.

Теперь мы едва топтались на месте, рука супруга слегка поглаживала мою талию, а я сжимала его ладонь, горячую и крепкую, с одинаковой легкостью держащую и поводья виверны, и женщину. Говорят, глаза – зеркало души. Как жаль, что я не могу узнать, что сейчас творится в ней. Отгородившись от всего мира двумя темными стекляшками, Дитер словно и сам спрятался за броней, похоронил все живое и чувствующее, как похоронил старые письма и портреты родителей.

– Потому что у вас удивительная воля к свободе и жизни, – медленно проговорил он и остановился. – Я хорошо разбираюсь в людях. Будучи на поле боя, видел ненависть и страх, но видел и доблесть. Вы тоже воин, пичужка. – Я вздрогнула, ощутив поглаживание по щеке. – Вы сражаетесь за жизнь, и мне впервые хочется проиграть.

– Поэтому вы приказали прогнать меня? – Я скользнула взглядом по его очкам, где все еще сновали искры, выше, по болезненно изогнутым бровям и бледному лбу.

– Не прогнать, – мягко поправил Дитер. – Отпустить. Вы ведь хотели этого, не так ли?

– А вы?

Он молчал. Комнату окутала тишина, я слышала, как в унисон стучат наши сердца, и видела, как между бровями генерала пролегает складка.

– Дитер, – тихо позвала я, и он вздрогнул от звука собственного имени. – Вы хотите, чтобы я осталась?

Он дернул щекой, пальцы сжались на моей руке.

– Подумайте над ответом сами, Мэрион.

– И все-таки?

Я заглянула в его очки, и золотистые искры дрогнули и погасли, как догоревшие угли. Мое собственное отражение с испуганно распахнутыми глазами показалось настолько неуместным, что захотелось зажмуриться. Молчание длилось, натягивая меня, как струну. Генерал не отвечал. Тогда я привстала на цыпочках и, плотно сомкнув ресницы, дотронулась своими губами до его напряженных губ.

– А так? – шепотом спросила я.

Мир качнулся и провалился во тьму. Жидкое золото вспыхнуло и потекло по моим венам, сердце заколотилось быстрее. Дитер застонал и сжал меня в объятиях, целуя в ответ пылко и жадно, словно боялся не успеть насытиться мной, словно хотел удержать навсегда.

– Да, – хрипло между поцелуями повторял он. – Тысячу раз да!

Я затрепетала, чувствуя, как его ладони гладят меня поверх сорочки, и тонкая ткань была теперь ненужной и лишней. Скользя вниз, к моим напряженным бедрам, Дитер ласкал умело и нежно, так пианист касается клавиш любимого рояля, и тот отзывается музыкой, а я отзывалась стоном.

– Нам нужно остановиться, Мэрион, – вдруг выдохнул Дитер и с усилием оторвался от моих губ. – Еще не время… не сейчас…

– Но почему? – с обидой спросила я, еще покачиваясь на волнах наслаждения и не желая расставаться с негой. – Почему, Дитер?

Я распахнула глаза и увидела болезненную гримасу на его лице.

– Потому что не хочу больше смертей и траура, – в отчаянии проговорил Дитер. – На кону ваша безопасность и безопасность всей страны. И если… если вдруг вы погибнете…

Голос сорвался и упал до хрипа, золотое свечение в стеклах вспыхнуло и погасло, теперь очки темнели, как два колодца. Я ощущала его желание и его отчаяние, Дитер хотел любить меня, но боялся причинить боль, это сводило с ума, раздирало его надвое. Я почувствовала, как напряглись его мышцы, еще немного – и он развернется и быстро выйдет из комнаты, всегда отвергаемый людьми, умеющий приносить только боль и разрушение.

Медленно выдохнув, я опустила руки и спрятала лицо у Дитера на груди. Некоторое время он стоял, как статуя, только перекатывались под халатом мускулы. Потом осторожно обнял. Мы молчали, вжимаясь друг в друга и слушая, как в едином ритме колотятся сердца.

– Хорошо, – прошептала наконец я. – Вы правы. Завтра бал и встреча послов… так не будем спешить…

Золотистые огоньки снова вспыхнули и закружились в очках, генерал наклонился и шепнул на ухо:

– Признайтесь, дорогая Мэрион… все-таки вы полюбили меня?

Я дернула подбородком и лукаво ответила:

– И кто из нас спешит, дорогой Дитер? Подумайте над ответом сами. Только на этот раз без опиума, хорошо?

Хлопотнее предсвадебной подготовки только подготовка к королевскому балу.

С утра мне не дали поспать. Деятельная Марта и полусонная Жюли принесли легкий завтрак, а потом умывали меня, натирали тело, расчесывали волосы, словом, вертели, как фарфоровую куклу. Кудри зачесали вверх, украсили жемчужными нитями, а на спину спустили крупно завитые локоны. Глубоко декольтированное бальное платье ничуть не уступало свадебному и было украшено кружевами и жемчугом. Досаду вызывало лишь одно…

– И почему нельзя увидеть себя в зеркале? – пожаловалась я Жюли. – Вдруг я выгляжу как кикимора?

– Отнюдь, фрау, – весело улыбнулась та, уже не удивляясь, услышав непонятные слова и, видимо, считая это очередной блажью юной хозяйки. – Вы прекрасны.

– И как это проверить?

– Посмотритесь в очки его сиятельства, – все с той же улыбкой ответила хитрая служанка. – В них наверняка отразится любовь.

– Вот глупости, – покраснела я и, поднявшись со стульчика, прошлась по комнате.