Зубы дракона - Александр Прозоров

— Григорий, ты сегодня похож на муху цеце. Тебе кто-то наступил на любимую мозоль?

— Ты представляешь, целый день пашу как вол, и ни одна… — он запнулся, явно пытаясь перевести свою мысль с матерного языка на человеческий, потом протянул мне руку. — Здравствуй, Игорек, мы сегодня не виделись.

— Привет.

— Нет, ты представляешь, за целый день ни одна… падшая женщина… даже ма-аленькой баночки водки не принесла! Каково тебе работать в такой конторе?

— Не хнычь. В сумке за задним сидением плещется небольшой пузырь. Для поднятия твоего настроения.

— Правда? — Гриша юркнул в машину, вернулся с «Русской», сковырнул пробку, понюхал и расцвел. — Игрек, ты мой спаситель! Хочешь, я тебе пару зубов вылечу?

— Нет. Я не такой мазохист, чтобы сидеть под бормашиной без общего наркоза. Ты лучше объясни, как на ноге отличить вывих от перелома.

— Элементарно! — он еще раз нюхнул горлышко бутылки, поставил ее на пол, сел на диван, вытянул ногу перед собой и отчаянно закрутил ступней. — Видишь?

— Что?

— Это нормальное положение ноги. Если она торчит иначе, как-нибудь в сторону, под углом… ну, неестественно значит: тогда перелом.

— А вывих?

— То же самое, но когда неестественно торчит в суставе.

— А как вправлять, если вывих?

— Вот так вот берешь, — он вытянул руки перед собой, сделал зверское выражение лица внезапно заорал — Я-а-а! — и изобразил такое движение, словно хотел разбить воображаемый кирпич.

— Это как?

— Как-как, что ты ко мне пристал? Я зубной техник, а не патологоанатом. Давай лучше по стакану?

— Ну, давай, — покорно согласился я.

* * *

Холодный утренний туман колыхался по грани каменных зубов, почему-то не затекая вовнутрь. В пасти сырости почти не было, отчего утро казалось не таким холодным, как обычно. Чегай лежал рядом с алтарем и тихонько стонал во сне. Я присел рядом, внимательно осмотрел распухшую и почерневшую ногу. Выглядела она «естественно». Дотронулся до большого пальца — Чегай застонал — теплый. Хотелось пить. А больному пареньку, наверное, вдвойне.

Осторожно, стараясь не шуметь, я извлек из груды рухляди большой кувшин и отправился на выход.

Легкий, почти невесомый ветерок легко раскидывал хлопья тумана по карнизу. Влажные, плотные как вата белые комья вяло скатывались к краю обрыва и обречено рушились вниз. В сером сумраке тропинка угадывалась с трудом, и была скользкой, как ступени дома престарелых после уборки. К тому моменту, когда мне удалось дойти до оазиса, первые солнечные лучи упали на ледник по ту сторону долины, отразились и ярко осветили террасу. Последние нити тумана растаяли за считанные минуты.

Маленький кувшин валялся там, где его вчера бросили, а шери уже занял свое место на границе зеленой травы, нетерпеливо перебирая лапами.

«Будет приставать — тресну графином в лоб», — решил я и наклонился за оставленным кувшином. Мысль эта, видимо, очень явственно проступила на моем лице, поскольку драный горный кот только раз, мельком, заглянул мне в глаза, тут же развернулся и потрусил к краю обрыва.

Интересно, чем он здесь питается? Не яблоками же с деревьев? Птиц в здешних небесах не видно, хотя помет на камнях имеется, люди тоже вряд ли забредают. Может, сусликов ловит? Меж камней травинки редкие, а на оазисе зелень изумрудная, сочная… а голод не тетка… Вот и попадают в когти облезлого хищника.

При мыслях о теплых, упитанных тушках сусликов в зубах застучал горячий голодный пульс, но я не дал ему разыграться. Дошел до реки, ополоснул кувшины от пыли веков, набрал в них воды и вернулся к храму.

Чегай уже проснулся и сидел, прислонившись спиной к стене. Он слабо улыбнулся, увидев кувшины, и тут же жадно припал к самому большому. Блестящие струйки влаги потекли по щекам, по горлу… Зубы немедленно откликнулись горячим голодным пульсом. Я развернулся и вышел на воздух. Втянул в себя ароматы террасы. Еда. Тут много еды. Настала пора показать горному коту, кто здесь хозяин.

Однако шери на оазисе не оказалось.

Как сквозь землю провалился. Мои ноги осторожно ступали по мягкой, пружинящей земле, зубы жадно пропускали сквозь себя воздух, впитывая сытные запахи… Еда, еда. Шери исчез, но тут и без него много еды… Слева!

Поворот, прыжок! С истошным визгом скакнул в сторону серенький комок, моментально вылетел на камни, пробежал несколько метров и замер столбиком. Вот она, сила привычки: шери никогда не выходит на камни… А мне хватило одного прыжка.

Хорошо… Никогда в жизни не испытывал столько удовольствия от банального процесса еды, как после обретения Зубов. Хорошо…

Затрещали ветки, с ближайшего дерева шумно рухнул на пружинящую земли шери и заскулил, давясь слюной. Я бросил ему остатки тушки и пошел к храму. Хорошо… А Чегай, наверное, голодный… Где он тут корни маголы находил?

На небольшом пятачке земли, совсем рядом с оазисом, еще торчало три куста лопухов. Я вырвал все и понес болящему. Парнишка, увидев корни, заскулил не хуже хозяина гор. Отдав ему маголу, я присел рядом, еще раз осмотрел ногу.

При гангрене, кажется, появляется гной. Если так, то парнишке повезло: нога теплая, но не горячая. Значит, кровообращение не нарушено, воспалительных процессов нет. Боль чувствует — нервы не повреждены. Остается только ждать…

После пяти дней «в пасти дракона», лицо Чегая постепенно обрело цвет обычного синяка; именно все лицо — за эти дни синяк здорово расползся. Опухоль на ноге почти спала. Парень начал передвигаться по «комнате», но здорово хромал и жаловался на боль. Он, от скуки, перешерстил труху в глотке «дракона» и нашел там некий инструмент для добывания огня. Нечто похожее на медную орехоколку, на одной половине которой вделан камень, а на другой, в стальном зажиме, укреплена веревка. Схлопываешь эту хреновину ладонями — веревка начинает тлеть. Так что последнюю ночь мы провели в тепле — сожгли на алтаре остатки шкафчика.

Открытие навело меня на здравую мысль: за последние пять дней я успел поохотиться, а Чегай не ел ни разу — мне не удалось найти больше ни единого кустика маголы.

Поэтому я набрал на оазисе сколько мог хворосту (шери меня теперь обходил так далеко, как только мог), притащил в нашу обитель, оставил парня разводить огонь, а сам отправился за дичью. Суслик на этот раз зазевался совсем рядом с домом. Объел я его, признаюсь, изрядно, но обе задние лапы оставил больному.

В храме, у жаркого огня на алтаре, окорока через четверть часа зарумянились, став сильно напоминать хорошо известные «ножки Буша». Запах шел такой, что шери в своем оазисе стал орать громче любого рок-н-рольного солиста.

— На, ешь, — протянул я лапы Чегаю.

— Не буду, — замотал он головой.