Крушение - Эмили Бликер

Я одна. Помню, сразу после катастрофы мысль об одиночестве страшила меня больше всего на свете, а сейчас у меня почти нет времени побыть одной. Только во сне я и остаюсь наедине с собой. Даже в постели у меня есть компания, ведь я делю ее с Дейвом и Кентом.

Они спят по обе стороны от меня, Дейв слева, Кент справа. Такой порядок выработался как-то сам собой – мы ни о чем не договаривались, просто Дейв и Кент терпеть не могут друг друга, а потому каждый согласен спать на максимальном удалении от другого. Иногда по ночам, обычно во время шторма или сразу после него, мы спим, тесно прижавшись друг к другу, и тогда создается живая цепь по передаче тепла, превзойти которую по эффективности не могут ни скрепленные вместе пальмовые листья, ни плетеное травяное покрывало.

Мне в середке всегда тепло, ведь мужчины лежат совсем рядом со мной и служат мне как бы живыми грелками. Когда наступает жара, они, наоборот, откатываются подальше, и тогда ласковые тропические бризы, сменяющие на этом острове непогоду, охлаждают нас в нашем жилище.

Однако в общей кровати есть и свои минусы. Во-первых, москиты, эти жуткие маленькие кровопийцы, вечно голодные. Мы разрезали на куски наш спасательный плот, который все равно пострадал от коралла, когда мы плыли через лагуну, и пробовали занавесить его кусками наше убежище снаружи – москитов, правда, стало меньше, зато внутри теперь жарко и душно. Даже при ветерке вонь от двух взрослых мужчин, ведущих активный образ жизни, в маленьком, тесном закутке стоит непереносимая. Долгое время я засыпала, лишь закрыв локтем нос и рот, чтобы не задохнуться.

Особенно сильно пахнет Кент. По-моему, ему даже нравится не мыться: он как упрямый шестилетка, который так занят игрой, что ему некогда отвлекаться на мелочи вроде ванны. Зато его вонь, кажется, отпугивает москитов. Со временем, конечно, и не к такому можно привыкнуть, однако в последнее время меня беспокоит не только дурной запах.

Это происходит в самые темные часы ночи, когда от огня в нашем костре остаются одни мерцающие угли, а налетающий с океана ветерок из свежего делается холодным. Мы сдвигаемся поближе, причем я обычно поворачиваюсь носом к Дейву, как к наименее вонючему. С ним вообще хорошо спать рядом. Он никогда не наваливается на меня, если жарко, он как будто знает, когда мне захочется повернуться, а в холодные ночи его теплый, уютный бок всегда оказывается рядом.

Кент спит у меня за спиной, занимая все пространство своей неподвижной тушей, так что в его сторону не сдвинешься и на миллиметр. Просыпаясь по ночам, я все чаще обнаруживаю его слишком близко от себя: порой он лежит, навалившись на меня всем телом. А теперь еще и это…

* * *

Все началось с того, что он слишком близко подкатывался ко мне во сне, но просыпалась я не от этого. Несколько ночей подряд я обнаруживала его ручищу между собой и циновкой, которую я сплела из травы для нашего убежища. Обычно мы даже во сне не переходим ту незримую черту, которая отделяет близость, необходимую для согревания, от близости другого рода – это неписанное правило.

Когда это случилось впервые, Кент что-то бормотал, как будто во сне; его кислое дыхание щекотало мне ухо, отчего оно стало мокрым. Потом его рука задвигалась: понемногу, сантиметр за сантиметром, она заползла на спину пиджака, в который я закутывалась на ночь, и стала бесшумно продвигаться дальше. В полусне мне казалось, что это ползет какой-то жук или крыса, но, когда его пальцы с загрубелыми подушечками нырнули мне под майку и коснулись моей голой спины, мир вокруг приобрел особенную четкость.

– Кент, Кент, проснись, – зашипела я, уверенная, что ему самому будет стыдно, когда он очнется и поймет, что натворил во сне. Его рука тут же обмякла и убралась так быстро, как будто он и не спал вовсе.

Я всеми способами пыталась прогнать эту мысль, но она никак не шла у меня из головы. Остаток ночи я не спала, боясь и снова почувствовать на своей спине эту подбирающуюся ко мне руку, и не почувствовать совсем ничего, пока не станет слишком поздно.

Наутро, когда я выбралась из убежища измученная, с красными от недосыпа глазами, Дейв спросил меня, все ли со мной в порядке. Я не стала жаловаться. Не стала просить его поменяться со мной местами. Частью от смущения, частью от того, что мне самой не верилось в случившееся, но в основном потому, что я знала – Дейв воспримет мои жалобы близко к сердцу, разгорится скандал, а из противостояния между ним и Кентом победителем выйдет, конечно, Кент.

Следующие две ночи я не спала, а дремала, ожидая повторения кошмара. На третью ночь противиться сну было невозможно. В тот день мы ходили за орехами: лазали на пальмы, сбрасывали с них кокосы, обдирали их, снимали шелуху. Меня, как самую легкую, подсаживали на деревья. Я обхватывала гибкий ствол руками и карабкалась по нему наверх, обнимая босыми ступнями гладкую кору. К концу дня я была измучена, все тело болело, как избитое.

Стоит ли удивляться, что, едва моя голова коснулась подстилки, я заснула глубоко и крепко и не чувствовала, как пружинили подо мной бамбуковые стебли, когда Дейв устраивался на ночь с одной стороны от меня, а Кент – с другой. Не заметила я и дуновений холодного ночного воздуха, когда они поднимали покрытие, чтобы войти внутрь. Не слышала ни тихого дыхания Дейва, ни пульсирующего храпа Кента. И не ощутила, как в какой-то момент рука Кента снова пустилась в странствие сначала по моей спине, потом стиснула мне ребра, проползла по голому животу. Лишь когда солнце было уже готово вынырнуть из океана, а ночная чернота неба – смениться жемчужно-серыми красками утра, усталость покинула меня, и я поняла: что-то случилось.

Какими путями бродила по моему телу его рука, я уже никогда не узнаю, но, когда я проснулась, его ладонь лежала у меня на ключице, прямо под майкой, а запястье покоилось между моих грудей. Волосатое предплечье тяжело давило мне на грудь, мешая дышать, и только благодаря этому я не завизжала. Тихо извиваясь, я постепенно, дюйм за дюймом, высвободилась из его хватки, и его пальцы сползли по мне, шершавые, как наждак. Освободившись, я отползла к задней стенке нашего убежища и села, поджав колени к груди и так плотно обхватив их руками, что еле могла дышать. Несмотря на то, что вся моя одежда была на мне, я все равно чувствовала себя голой, и мне хотелось убежать в джунгли, чтобы меня никто не видел. Но бежать было некуда: за джунглями меня встретит такой же берег, как наш, и тот же океан. Спасения нет. Замерзшая, униженная, я опустила голову на колени и тихо заплакала.

Если Кент знал о том, что вытворяют в темноте его руки, то не распространялся об этом при свете дня. Две ночи после того кошмара я спала снаружи, у костра. Дейву, наверное, не очень-то хотелось устраиваться бок о бок с Кентом, но никто из них не сказал ни слова о моей неожиданной передислокации.

А потом начались дожди, и мне пришлось вернуться. Почти каждую ночь я проводила без сна, подтянув колени к груди и обхватив себя руками так плотно, что меня можно было разогнуть лишь силой. И все время я прижималась к Дейву. Из-за дождей он ничего не заметил, а если заметил, то ему хватило такта промолчать.