Конец земной истории - Инна Бачинская

– Засудила кого-то и огребла по полной. Ее убили месяц назад. Какой-то каторжник отомстил.

– Откуда вы знаете, что это месть?

– А что же еще? Только месть. Лариска – наследница, тетка копейки нам не оставила, все ей! – В его голосе прозвучали горькие нотки. – Говорят, были какие-то письма. Но это не для прессы, как вы понимаете, это между нами.

– Все Ларисе? А Лике? Такая славная девочка…

– Лике? Славная девочка? – Левицкий на миг лишился дара речи. – Да тетка ее терпеть не могла! Говорила, вся в мамочку, такая же кривляка и лгунья. Хотя при чем здесь мамочка! Она же… – Он запнулся. – Дрянная девчонка! Вы ее еще не знаете. Постойте… вы с ней, кажется, встречаетесь? – Он уставился на Монаха.

– Нет, случайное знакомство. Скорее по делу.

– Не верьте ни единому ее слову. Она все время врет и вообще… – он запнулся, – на все способна.

– На шантаж, например? – спросил Монах.

– Вы… откуда вы знаете? – Левицкий подозрительно уставился на Монаха. – Что она вам наплела?

Монах достал из кармана фотографию. Леонид схватил, впился взглядом и прошипел:

– Дрянь!

– Сколько вы ей заплатили? – спросил Монах.

– Двести зеленых. Я купился как последний лох! Маленькая дрянь! Какой-то монстр, честное слово! В нашей семье таких не было. Паршивка клялась, что стерла.

Добродеев ухмыльнулся.

– Что вы собираетесь с этим делать? Имейте в виду, денег у меня нет.

– За кого вы меня принимаете! – возмутился Монах. – Отдам следствию, конечно. Это улика, как вы понимаете.

– Вы серьезно?

– А что бы сделали вы?

– Я? Ну… Вы что, действительно верите, что мотив убийства наши с… ней отношения? Надеюсь, вы не думаете, что это я? – Он смотрел на них и грыз ноготь на большом пальце. – Я… мы не могли!

Добродеев пихнул Монаха ногой.

– Как долго вы встречались?

– Год примерно. Но это было просто увлечение, несерьезно… понимаете? Я люблю Ирину, а она меня. Мужчине нужна подруга, понимаете? Особенно творческой личности.

– Лика могла показать фотографию Ирине, – уронил Добродеев.

– И заработать, – добавил Монах.

Левицкий смотрел на них, приоткрыв рот.

– И мотив налицо. У вас – скрыть ваши отношения, у вашей жены – сохранить брак.

– Вы не смеете! Что вы несете! – завопил Левицкий. – Да я бы никогда, слышите, вы! Наш брак давно уже формальность!

– Ваша жена тоже так думает?

Левицкий задумался, потом сказал неохотно:

– Нет.

– Надеется на наследство?

– Послушайте, вы, кто вы такой, чтобы допрашивать меня?

– Олег – частный детектив, – сказал Добродеев.

– Частный детектив? – поразился Левицкий. – И у нас в доме вы были тоже как детектив? Вас наняла эта паршивка? Или отец? И сколько, интересно, она вам заплатила?

– Боюсь, что так. Меня пригласила ваша сестра Лика, по ее словам, она опасалась третьего убийства. Вопрос денег мы не обсуждали. Я не профессионал, а любитель.

– Что?! – Он перестал грызть ноготь, уставился на Монаха. – Какое, к черту, третье убийство? О чем вы?

– Лика опасалась третьего убийства, – повторил Монах. – Она считает, что Нору убили.

– Нору убили?! Ерунда какая-то! Что вы мелете? Нора разбилась на машине. Тетку убили… а мы при чем? Девчонка интриганка, она всех сталкивает лбами. Мы, Левицкие, можем быть всякими, но Лика настоящий монстр. Ирина все время была около меня, даже когда погас свет. Мы… держались за руки, понятно? Я не позволю вам с вашими инсинуациями. Леша, не ожидал от тебя такой подлянки! – Он вскочил и побежал из зала.

Монах и Добродеев помолчали.

– Ну-с, что скажешь? – спросил наконец Добродеев. – Каким ты его видишь?

– Глуп, труслив, не боец. Прав старый Левицкий. Убийца? Не думаю, вряд ли. Он испугался до смерти и сразу бросился защищать жену. С чего бы? Считает, что она способна на убийство? Что-то видел?

– Ты думаешь, Ирина его ревновала?

– Я так не думаю. Скорее она боялась, что Алиса соблазнит старика. Мы с тобой это уже обсуждали. Они ждут не дождутся его смерти, а тут Алиса. Я думаю, это более весомый мотив, чем ревность. Ты заметил, что он ни разу не назвал любовницу по имени, а только «она»?

– Заметил. Почему он испугался?

– Вижу только одну причину – подозревает жену.

– Знаешь, Монах, как-то это слишком… – Добродеев покрутил головой. – Убить любовницу мужа, да еще и публично…

– Мы не знаем, что за персонаж Ирина. У нее сильно развит дух противоречия, она сначала говорит «нет», а потом уже соображает насчет смысла.

– Как и многие красивые женщины, – заметил Монах. – Так связаны эти убийства или не связаны? Что говорит твое чутье?

– Мое чутье вопит, что связаны, но пока не вижу как. Не бывает таких совпадений, Леша. Будем думать…

– Хотел бы я взглянуть на его книгу, – заметил Добродеев. – Мысли о жизни!

Монах ухмыльнулся:

– Кому интересны его мысли? Да и нет никакой книги, Леша, одни понты…

…Сочинил же какой-то бездельник,

Что бывает любовь на земле.

И от лености или от скуки

Все поверили, так и живут:

Ждут свиданий, боятся разлуки

И любовные песни поют.

Но иным открывается тайна,

И почиет на них тишина…

Двадцать первое. Ночь.

Понедельник.

А. Ахматова

Открыла ему Юлия – безликая, спокойная, деловитая. Монах поздоровался, спросил, как дела. Она сдержанно улыбнулась и сказала, спасибо, хорошо. Он появился на пороге гостиной, и старый Левицкий, сидевший во главе стола, громко произнес:

– Те же и Дон Жуан! Проходите, Олег, рад вас видеть. Честное слово, сегодня обойдемся без крайностей.

Лика неуверенно хихикнула. Все уставились на Монаха. Сцена напоминала давешнюю, с той разницей, что веселья не чувствовалось. Зловещая шутка Левицкого повисла в воздухе. Монаха посетило некое дежавю, и он невольно взглянул туда, где в прошлый раз сидела Алиса.

– Прошу! – Левицкий повел рукой на свободный стул. – Лика сказала вам, по какому поводу бал?

– Сказала. Вы хотите видеть около себя семью.

– А зачем?

– Наверное, наступает момент, когда нужно почувствовать родное плечо… что-то вроде того.

– Верно! Я собрал вас, господа, чтобы сообщить вам пренеприятнейшее известие… – Он задумался ненадолго. – Наступает время, когда нужно собирать камни, просить прощения и примиряться. Или смиряться. Я был плохим мужем и плохим отцом, я знаю. Мои дети не любят друг друга, враждебны мне, и мне больно думать, что они, по сути, неудачники.