Освобожденный Франкенштейн - Брайан У. Олдисс

Долго не мог я оторваться от этого зрелища. Должно быть, случился еще один временной сдвиг. Но откуда и из когда явился этот непривлекательный пласт земли? Он был такой унылый и гнетущий, что я сразу вспомнил о байроновском пророческом стихотворении о смерти света, а также о краях, лежащих за Северным Полярным кругом. Казалось, что смещение захватило обширное пространство, заметно превышавшее тот ломоть, который отрезал вместе со мной 1816 год от года 2020-го, или же тот, который ранее отряжало к моему техасскому порогу неведомое средневековье. Запустению передо мной не было ни конца ни края.

Некоторое время я прокручивал в голове идею, что все эти временные сдвиги только на меня одного и действуют. Я устал и соображал не лучшим образом. Но потом до меня дошло: с подобными затруднениями столкнулся, вероятно, почти каждый обитатель того, что я когда-то считал своей эпохой; разрушительные последствия войны, чего доброго, разнесли по кусочку большую часть 2020 года по всей истории!

Из этого рассуждения следовало, что полоса целины вполне могла явиться из моего времени — эпицентра неполадок — и тем самым способна помочь мне вернуться в свое время!

С этой мыслью я продолжил свой спуск к столь изменившейся Женеве.

Хорошо знакомые мне ворота Пленпале были распахнуты настежь. За ними царил хаос. Уже давно наступило утро, и улицы были переполнены людьми и животными.

Наводнение причинило огромные разрушения, многие дома просто рухнули. Хотя оно и миновало, повсюду оставались его следы, например, проведенная им через весь город в семи футах над уровнем земли броская грязная черта, отмечавшая максимальный подъем воды.

Она метила и жалкие лачуги, и горделивые здания, церкви и статуи.

Улицы уже высохли. Потоп, следовательно, учинило не озеро, как я до сих пор думал; скорее всего, причиной его послужила река, чье пересохшее русло я созерцал не так давно с высоты холма.

Эта гипотеза в общем-то подтвердилась тем, что я увидел, когда пришел на набережную — или на то, что было набережной при наличии озера. Уровень этих новых засушливых земель оказался на несколько футов выше уровня Женевы.

Внезапно материализовавшись, река излилась прямо на улицы, затопив все, в том числе и тюрьму.

Кое-что уже было сделано, чтобы устранить следы опустошения. Я не заметил ни одного тела, хотя и не сомневался, что утонувших было немало.

Жалко смотрелись пострадавшие дома, а улочки и аллеи еще расчищали от обломков.

В кармане у меня завалялось несколько монет. Почти все я потратил на посещение брадобрея и на еду, после чего вновь почувствовал себя человеком.

Мое отрепье не слишком меня смущало, поскольку я заметил, что наводнение многих превратило в оборванцев.

Вот и дом Франкенштейнов! Он был слишком добротен, чтобы потоп мог причинить ему серьезный урон. Тем не менее и по его фасаду проходила грязная отметина, а сад оказался практически уничтожен. Растения умирали под настигшим их среди июля дыханием января.

Памятуя о том, что приключилось со мной, когда я в последний раз вошел в этот несчастливый дом, а также о том, что я — ускользнувший из тюрьмы заключенный, которого большинство из домочадцев Франкенштейна, ни секунды не колеблясь, отправило бы обратно за решетку, я пришел к выводу, что самым разумным будет установить за домом наблюдение, дожидаясь того момента, когда мне удастся поговорить с Виктором. Посему я обосновался в крошечной таверне на той же улице. В одно из ее окон мне были видны ворота особняка Франкенштейнов.

Шли часы, но о добыче моей не было ни слуху ни духу. Из боковой калитки вышел слуга, позже вернулся — и это все. Пока я ждал, меня осаждали сомнения. Возможно, мне стоило избрать другой план; возможно, надо было отправиться на виллу Диодати в надежде обезопасить моих тамошних друзей и союзников. По крайней мере, это сулило мне в перспективе вновь повидаться с Мэри Шелли. Ощущение ее присутствия никогда не покидало меня — в самые мои наигорчайшие часы ее милосердные явления утешали меня среди глубочайших невзгод. Хотя бы увидеть ее вновь!

Ныне я был всего-навсего беженцем. С помощью Виктора мне, пожалуй, удалось бы разыскать свою машину; к тому же мне казалось, что я смогу продать ему научную информацию и тем самым выпутаться из того неприятного положения, в котором оказался. Тогда приспеет время и отправиться на поиски моей милой Мэри. Так что я с завидным упорством продолжал придерживаться своего первоначального плана.

С наступлением темноты мне пришлось покинуть харчевню, и, чтобы согреться, я принялся вышагивать взад и вперед по грязной улочке. Напротив дома Франкенштейнов возвышалась заброшенная вилла. Возможно, обитавшая там семья покинула ее после наводнения, а может, все они утонули. Я пробрался в сад и затаился в подъезде дома, откуда улица была видна как на ладони.

Тусклый свет пробивался из-под ставней на одном из окон особняка Франкенштейнов. Похоже, это была комната Элизабет.

Я просидел, глазея на это окно, около двух часов и к концу совсем отчаялся. Я решился на взлом — ради еды и одежды я был готов проникнуть в дом, чей подъезд послужил мне укрытием.

На первом этаже некоторые окна после наводнения зияли разбитыми стеклами.

Запустив руку в одно из них, я нашарил внутри шпингалет и отворил окно.

Я взобрался на подоконник, чуть-чуть подождал и спрыгнул внутрь.

И тут же был сцапан. Какая-то клейкая мерзость облепила мои лодыжки. Я зашатался, поскользнулся и повалился, как выяснилось, на софу, в которую судорожно и вцепился. Задыхаясь, я выхватил из кармана зажигалку и поднял ее над головой, чтобы осмотреть помещение. Вся комната оказалась забита илом и тиной, слой этой слякоти повсюду достигал нескольких дюймов, а в одном из углов был намного глубже. Мебель, в беспорядке сдвинутая вместе — столы, диваны, стулья — являла собой одну покрытую грязью кучу. Все в комнате казалось перевернутым вверх дном — кроме разве что нескольких висящих вкривь и вкось на стенах картин. Когда я встал, чтобы идти, под ногой у меня захрустело стекло.

В коридоре лежало наполовину скрытое илом тело, которое я заметил лишь споткнувшись о его ноги. Уставившись на него, я в первый момент решил, что наткнулся на Перси Биши Шелли. Не знаю, чем было вызвано это впечатление, хотя тело и принадлежало молодому человеку примерно того же возраста, что и Шелли. Вероятно, его настолько зачаровало зрелище наступающих вод, что он не успел вовремя от них ускользнуть.

Я начал подниматься по лестнице. Тут все было в полном порядке — хотя атмосфера заброшенности и неверный свет моей зажигалки и придавали всему мрачный колорит. Я попытался изгнать мысль об утонувшем Шелли, вызывая в памяти образ вступающей в волны Женевского озера Мэри — обернувшейся взглянуть на меня через плечо; но вместо этого передо мной встал другой, несравненно более кровожадный образ — образ прыгающего ко мне огромного человека, не самая удачная картина для поддержания духа в сложившихся обстоятельствах.