Операция "Булгаков" - Михаил Ишков

Следователь: Что вообще?..

Лиходеев: Ну, вообще… Одним словом, Михаил Александрович настаивал, будто эти «Турбины» кое-кому просто так не пройдут. Есть люди, которые готовы положить конец этому апофеозу белогвардейщины и гимну контрреволюции.

Следователь: Кого имел в виду Берлиоз? Называл какие-нибудь фамилии?

Лиходеев задумался, потом решительно рубанул воздух ребром ладони.

Лиходеев: Да, гражданин следователь.

Следователь: Что да?

Лиходеев: Я от всей души…

Следователь: Долго вы мне будете голову морочить?

Лиходеев: Готов исполнить долг честного партийца. Он назвал Зиновьева, Каменева…

Следователь: Кого еще?

Лиходеев: Троцкого. Правда, Троцкого только упрекал. По словам Берлиоза, Зиновьев и Каменев тоже очень упрекали Льва Давыдыча. Мол, зря ты, Лев Давыдыч, с нами ругался. Только время тратил. Тебе надо было сразу лупить по Сталину, а уж мы бы подсобили. Мол, как же ты сразу не разглядел, что вся загвоздка в Сталине. Вот кому следует голову отрезать…[40] Это не я, это Берлиоз так говорил. Этот грузин якобы всех зажал, а балаболка Бухарин так и поет под его дудку. Зря поет. Наступит момент, он и Бухарина в бараний рог скрутит. Я подчеркиваю – это слова Берлиоза, я только слушал, но изредка поддакивал. Чтобы вызвать его на откровенность.

Следователь: Вызвали?

Лиходеев: А как же!! Он столько всего наговорил, что если бы не трамвай, то можно сразу в Соловки. Я мо-о-олчать не собираюсь. Я всем сердцем… Не на такого напали. Я бы сразу сообщил куда следует. Обеими руками…

Следователь: Что ж не сообщили?

Лиходеев: Не успел, гражданин следователь. Был перенесен нечистой силой аж за тысячу верст от Москвы в приморский город Ялту, а оттуда не докричишься.

Следователь: Что еще Берлиоз рассказывал о замыслах оппозиционеров.

Лиходеев (схватившись за голову): Он такое рассказывал! Он такое рассказывал!! Он сказал: «Необходимо ударить и крепко ударить по «Турбиным». Он сказал – «…это самое реакционное произведение сегодняшнего момента. Это демагогическое заигрывание с несознательными элементами. Это подкоп под революцию! Этого никак нельзя допустить».

Следователь: Вы смотрели спектакль?

Лиходеев: Ни в коем случае!!!

Следователь: Как же вы не смотрели, когда работаете завхозом во МХАТе?!

Лиходеев: Вот так и не смотрел! Контрамарки доставал, этого не отрицаю, а смотреть не смотрел.

Следователь: Какие произведения Булгакова вы читали?

Лиходеев: Никаких не читал, гражданин следователь. Не считаю возможным пачкать руки об эту реакционную стряпню.

Следователь: В чем заключается их реакционность?

Лиходеев: Основной идеей Булгакова является неверие в сознательные силы пролетариата.

Следователь: Какие силы?

Лиходеев: Сознательные.

Следователь: Вероятно, вы имели в виду «созидательные»… Ладно. Скажите, Лиходеев, о своем мнении вы как директор театра «Варьете» сообщали в соответствующие органы?

Лиходеев: О реакционном содержании произведений Булгакова никуда не сообщал, потому что считал это не мое дело.

Следователь: Но вы обсуждали пьесу Булгакова при встречах с друзьями, на партсобраниях?

Лиходеев: Я сейчас точно не помню, но отношение товарищей по партии к Булгакову, особенно к его пьеске, было резко отрицательным.

Следователь: Не могли бы вы назвать имена этих товарищей?

Лиходеев: Ах, я сейчас не помню!

Следователь: Я могу напомнить. Это были известные оппозиционеры: Мамонов, Шпигельгрыз, Хлудов, братья Кальсонеры…

Лиходеев (вскипая): Гражданин следователь, столько лет прошло, я уже давно порвал с этим троцкистским отребьем и не за страх, а за совесть всей душой служу советской власти!..

Следователь: Нам известно, как вы служите. Кто соблазнил артистку Демичеву? Кто устраивал кутежи в Мытищах? На чьи деньги вы устраивали эти попойки?

Лиходеев: Исключительно на свои, всем сердцем клянусь… Все ревизии не выявили у меня никаких недостач, а если кто-то решил оклеветать меня, вы ему не верьте.

Следователь: А как быть с признанием билетерши Фроськиной, что «скоро все переменится». Мол, у вас есть могущественные друзья, и не пройдет месяца, как вы станете директором МХАТа, «а ты, Лиза, выйдешь на сцену в спектакле «Дни Турбиных» в главной роли».

Лиходеев: Мало ли чего не брякнешь сгоряча. Эта Фроськина такая упрямая, все грезила о сцене. Ну, вы сами понимаете…

Следователь: Я понимаю, но вы при этом назвали именно «Дни Турбиных» в то время, как в репертуаре были и другие спектакли. Например, «Дядюшкин сон» Достоевского, «Закат» Бабеля или «Унтиловск» Леонова. Здесь явное противоречие: либо «Дни Турбиных» – подкоп под идеалы революции, либо вы не искренни с партией.

Лиходеев: Мало ли что может наболтать какая-то билетерша!

Следователь: Разве только билетерша, гражданин Лиходеев! У меня есть показания других свидетельниц, которым вы обещали роли и в присутствии которых подтвердили высокую оценку пьесы Булгакова. Я могу их зачитать?

Лиходеев (перепугавшись): Не надо!

Следователь: Отчего же. Я зачитаю…

На этом месте страница была аккуратно, по сгибу оторвана…

Делать было нечего.

Я позвонил Рылееву.

– Спрашиваешь, как Булгакову удалось выжить? Вопрос, конечно, интересный.

Ветеран некоторое время громко сопел в трубку, затем с обычной вкрадчивой любезностью пригласил.

– Ты подъезжай, дружище. Чайку попьем, посудачим…

* * *

– Нестыковок, дружище, в работе государственных органах всегда хватало. Особенно в те смутные времена, когда надзор за искусством был распылен по всякого рода Наркомпросам, Главлитам, Главполитпросветам, Главреперткомам. Инстанции соперничали, писали друг на друга доносы, мешали друг другу. Этим, кстати, очень ловко пользовались театры, вкладывая в постановки деньги и силы, а потом смиренно объясняя властям, что отменять уже подготовленный спектакль значило бы подорвать свое экономическое положение, – в ту пору это был аргумент, с которым еще считались, ведь за окном торжествовал НЭП. С другой стороны, в отношении «Дней Турбиных» схлестнулись такие силы, что только держись…