Лучший из худших - Дмитрий Николаевич Дашко

он головой при виде нас. – Явились – не запылились. Вы знаете, что из-за вас весь батальон на ушах стоит?

– Здравия желаю, господин подпоручик! – щёлкнул каблуками ефрейтор. – Осмелюсь спросить: а что такое произошло? В чём мы провинились?

– Мне казалось, это вы мне должны докладываться, а не я вам, – недовольно блеснул глазами офицер. – Но так уж и быть, поясню. Ночью меня поднял с постели комбат и устроил разгон, упоминая твою фамилию, Санников, и фамилию рекрута Ланского. Если я правильно понял, вы умудрились влипнуть в историю – в очень хорошую историю… Я не собираюсь выяснять, какого хрена вы туда попёрлись, потому что знаю, что тамошних девок перетрахал уже весь батальон, разве что кроме Ланского, и у ефрейтора Санникова возникло вполне резонное желание устранить эту несправедливость.

Голос подпоручика постепенно усиливался:

– Я даже не собираюсь гнобить вас за то, что вы вдвоём излупили каких-то одиннадцать юнкеров, потому что хоть мой солдат и стоит десятерых, но Ланской служит без году неделя! Но какого х… – подпоручик вовремя спохватился, прежде чем произнести это бранное слово, и заменил его другим, более приличным, – хрена вы отмудохали юнкера Остермана так, что он загремел в госпиталь?! Теперь его семья завоняла так, что даже начальнику училища не удалось загладить конфликт! Из-за вас вставили пистон командиру батальона полковнику Булатову и велели вас примерно наказать, так что устным выговором вы у меня не отделаетесь!

Теперь подпоручик превратился в живое изваяние самой суровости.

Мы с Санниковым стояли, не поднимая глаз. А что тут скажешь? Применительно ко мне прошлому папа тоже бы устроил вселенский хай, приключись со мной такая история. Можно, конечно, начать тулить, что этот долбаный Остерман первым начал, причём пустил в ход магию, но что-то мне подсказывало, что не мне тягаться с мощью их фамилии. Вон как Остерманы подставили моего брата, ничто не помогло. В итоге я загремел в каталажку, а потом уже пропетлял в армию. Теперь история повторилась, сделав новый виток.

– Ефрейтор Санников и рекрут Ланской! – Судя по суровой физиономии подпоручика, сейчас будет оглашён не менее суровый приговор. – За поведение, позорящее честь и достоинство военнослужащего нашего батальона, командованием батальона принято решение дать вам пятнадцать суток ареста с отбыванием наказания на гарнизонной гауптвахте!

– Есть! – подавленным тоном откликнулись мы.

Судя по рассказам тех, кто там побывал, на «губе» творилась реальная жесть, и наверняка Остерманы так накрутят коменданта «губы», что даже тюрьма покажется нам детским садом. Да ещё и пятнадцать суток… Мать их, целых пятнадцать суток!

– Но в связи с проявленными вами смекалкой и взаимовыручкой в противостоянии с силами, превосходящими вас в несколько раз, от своего лица объявляю вам благодарность, а также снижаю срок нахождения под арестом на пять суток. Точно такое же распоряжение поступило и от командира батальона, его высокоблагородия господина полковника Булатова. Таким образом, общий срок наказания снижается до пяти суток, – торжественно объявил подпоручик и добавил уже более мягким тоном: – Всё, чем смогли помочь, голубчики. Начальник гарнизона требовал вашей крови.

– Большое спасибо, ваше благородие, – отозвался Санников. – Мы этого никогда не забудем.

Мой голос тоже дрогнул:

– Так точно, господин подпоручик. Спасибо!

Офицер вздохнул.

– Пока переоденьтесь. Велите каптёру, чтобы выдал вам что-то попроще. Скажите, я приказал.

– Есть, господин поручик, – откозырял Санников. Кажется, он даже слегка развеселился.

– Где-то через час будет машина, – продолжил взводный. – Я повезу вас и надеюсь забрать через пять дней с «губы» живыми и здоровыми. Держитесь, парни! Весь батальон будет ждать вашего возвращения.

Глава 19

Ну вот… Не успел, называется, приехать из Череповца, как снова покатил обратно, только на сей раз не на комфортном автобусе, а на скамье грузовика: меньшего средства для нашей доставки в батальоне не нашлось. По дороге Санников посвящал меня в некоторые детали пребывания на «гауптической вахте», так что к окончанию поездки я успел проникнуться тем, что нас ожидало.

– Сразу предупреждаю: начальник «губы» – зверь. Жаловаться на него бесполезно: специально такого назначили, – предупредил ефрейтор напоследок.

– Понятно, – вздохнул я. – Не верь, не бойся, не проси, короче.

– Так и есть, – кивнул он. – Тем более не вздумай ныть: нытиков и плакс не любят и потому стараются проучить. Хотя… ты же у нас не такой, – прибавил Санников.

Военная комендатура, где, собственно, и располагалась злополучная «губа», почему-то находилась на одной из центральных улиц города – Воскресенском проспекте. Подумать только, ещё недавно я беззаботно шатался по ней, глазея на легкомысленно одетых красоток. А теперь если и буду наблюдать за ними, так через окошечки с решётками.

Пять суток, конечно, лучше, чем пятнадцать, но тоже не подарок. К тому же особо «отличившиеся» могут под-задержаться на «губе», поскольку тамошнее начальство имеет полное право накинуть тебе несколько деньков пребывания.

Подпоручик сдал нас дежурному – толстому фельдфебелю с огромной плоской мордой. Как я узнал позже, за глаза его звали Будкой.

Будка вписал наши данные в книгу и, закончив с бюрократическими формальностями, зловеще ухмыльнулся:

– Добро пожаловать, смертнички!

У нас отобрали всё, что могло, по мнению начальства, оказаться орудием самоубийства: ремни, шнурки и прочую мелочовку. Из имущества, не считая одежды, остались только безопасные бритвы, мыло, зубная щётка и паста. Их заперли в особый шкафчик.

– Бриться каждый день! – сразу заявил Будка. – Их благородие поручик Румянцев больше всего, кроме разгильдяйства и раздолбайства, ненавидит небритые хари. Если у кого быстро растёт, скоблитесь два раза в сутки.

Все передвижения в помещениях только гусиным шагом. Распорядок дня следующий: подъём в пять утра, зарядка, приём пищи. Сразу говорю: на завтрак и ужин отводится по тридцать секунд, на обед – минута. Оправляться разрешается три раза в сутки. Не успели за минуту – валите хоть в штаны, хоть в ботинок, но потом таких пистонов получите – до конца жизни не просрётесь! До обеда – работы или изучение устава, после обеда – занятия строевой подготовкой или работы, перед сном – вечерняя прогулка пятьдесят минут. Отбой в двадцать три ноль-ноль. На вопросы начальства отвечать чётко и по существу. Называть фамилию, звание, часть, кто посадил, за что и на какой срок. Распоряжения выполнять неукоснительно. Дальше сами поймёте, – выдохся фельдфебель.

Он вызвал конвойного, который заставил нас гусиным шагом топать по гулкому каменному мешку коридора, вдоль обеих сторон которого находились огромные металлические двери с глазками и «форточками». Дом, милый дом, протянул я про себя. Снова повеяло тюрьмой и её непритязательным бытом.

Нас разлучили, посадив по разным камерам. Сначала на «хату» определили ефрейтора, потом меня,