Жил на свете рыцарь бедный - Вера Белоусова

— Три месяца и три недели, — последовал четкий ответ. — Ну и еще почти месяц… после… — Голос все-таки слегка дрогнул.

— Вы так точно помните… — пробормотал Мышкин.

— Очень просто, — пояснила она. — Мы познакомились на конференции, а конференция была в августе… в начале. Познакомились из-за дурацкого квипрокво, устроители все напутали… — Она внезапно улыбнулась забавному воспоминанию, но тут же посерьезнела. — А пятого ноября я познакомила его с Катей, на чем наш роман благополучно и завершился, но знакомство-то ведь не завершилось… Вот я и говорю…

— Понятно, понятно, — кивнул Мышкин. — Скажите, пожалуйста… он красивый?

— Что-о? — изумленно переспросила она. — О Господи, почему вы спрашиваете? При чем здесь?..

— Я объясню, — заторопился Мышкин. — Скажу вам откровенно… я не знал Козлову лично и, конечно, не могу судить… Но… как бы это сказать… Она не представляется мне бескорыстной ценительницей интеллекта и эрудиции. Ведь она, насколько мне известно, бросила Дерюгина. Бросила власть и деньги… Все это ужасно странно. Вот я и пытаюсь понять…

— Насчет бескорыстия и интеллекта — это… особая тема, — скороговоркой пробормотала Аня. — Отвечаю на ваш вопрос, хотя я могу быть необъективна — не забудьте… Алеша, по-моему, красивый, хотя, конечно, совсем не в том жанре, что Дерюгин. Не атлет. Кстати… — вдруг добавила она, криво усмехнувшись, — чем-то он очень похож на вас…

«Только красивее, — мысленно дополнил Мышкин, вспомнив мастерицу Наталью. — Но эта, конечно, ничего такого не скажет. Поэтому, что ли, она вчера вздрогнула?..»

— Я вчера даже вздрогнула, когда вас увидела, — сказала Аня, словно подслушав его мысли. — Там темновато, на площадке…

— Скажите, Агния, а как это вышло, что вы их познакомили? Случайно?

Мышкин задал этот вопрос наугад, но сразу же почувствовал, что задел какую-то важную и, очевидно, болезненную точку. Ложечка, которую девушка положила на блюдце, предательски зазвенела. Она отодвинула чашку, налила себе коньяку и выпила залпом. Теоретически Мышкину следовало быть более осторожным. Она могла в любой момент разозлиться, сорваться, как сорвалась вчера, и просто уйти. Однако что-то говорило ему, что больше этого не случится. Что-то успело сцепиться, какие-то крючочки, ниточки — бог его знает, он не смог бы этого объяснить, — но почти не сомневался, что никуда она не уйдет и что ей хочется высказаться. Другое дело, что он не знал, где у этой девушки кончается искренний порыв и начинается заранее задуманная программа…

— Нет, не случайно… — медленно проговорила она в ответ на его вопрос. — Мы заключили пари…

Мышкин не поверил своим ушам.

— Пари? На… него?

— Ну да. — Она пожала плечами. — Сама не знаю, как это вышло. То есть идея-то, конечно, была ее… А я почему-то согласилась…

— Очень странно… — пробормотал Мышкин.

— Странно, что я согласилась? — уточнила она. — Еще как странно! Я, правда, сама не понимаю. Было так: сперва мы говорили как-то так, ни о чем, она что-то рассказывала, ерунду какую-то, как всегда… — Анины губы едва заметно скривились. — А потом вдруг прицепилась к «Идиоту»…

— К какому идиоту? — удивленно переспросил Мышкин.

— К «Идиоту» Достоевского, к роману, — пояснила Аня. — Стала говорить невесть что… Что все там неправильно, что все должны любить Настасью Филипповну, а не Аглаю… Что-то в этом роде…

«Опять она, опять эта книга, — расстроенно подумал Мышкин. — Всю жизнь она меня…»

— И я почему-то завелась, стала спорить, — продолжала Аня. — И тут она, без всякого перехода, пока я не опомнилась, — давай, говорит, заключим пари… Ты нас знакомишь, и через неделю он уйдет от тебя ко мне…

Все это было рассказано спокойно и даже несколько бесшабашно, что, по-видимому, стоило ей некоторого труда.

— Я ничего не понимаю, — признался Мышкин, беспомощно разводя руками. — Я не понимаю, во-первых, зачем ей это понадобилось? Во-вторых, почему, выиграв пари, она не остановилась, а действительно ушла от Дерюгина? И в-третьих, я все-таки решительно не понимаю, как вы могли на это согласиться…

— Возможно… я согласилась на это потому, что устала ее бояться. То есть не ее лично, а… это трудно объяснить… Вдруг возникло такое острое желание — все разрубить, разом… Ну и гордость дурацкая, конечно, тоже. Не без того. Чтобы она, не приведи бог, не догадалась, что я боюсь… Как будто она и так не догадалась! Знаете, как на «слабо» берут? Ну вот… А он… «Катя К. своею кровью…»

— Катя — кровью? — снова не понял Мышкин и насторожился. — Что — кровью?

— Это цитата, — уныло пробормотала Аня. — «A.M.D. своею кровью начертал он на щите»… «Жил на свете рыцарь бедный…» — знаете?

— Зачем ей понадобилось это пари? — тихо спросил Мышкин. — Почему она не могла оставить вас в покое?

— Ага, значит, вы не спрашиваете, почему я ее боялась, значит, это вам кажется естественным… — Ее голос обиженно зазвенел. Мышкин сурово обругал себя за промашку. — Ну что же… Вы хотите знать, почему она от меня не отставала? У меня есть кое-какие предположения, могу поделиться, только, боюсь, вы не поймете… Впрочем, вы-то как раз, может быть, и поймете, кто вас знает… Она не могла со мной смириться, я не давала ей покоя… то есть не я лично, а… как бы это сказать… я — как явление. Вы когда-нибудь думали… вот если человек, скажем, глухой от рождения… И он видит, как люди слушают музыку… По-вашему, он до конца верит, что они не просто сидят, уставившись в одну точку… что они не просто сговорились?… До конца, по-вашему? Она не могла понять, как это я думаю, книжки читаю… стихи… для души, а не по заданию. Не могла она в это поверить. Не верила и все хотела меня поймать… на том, что я вру или притворяюсь. Или наоборот — если не вру и не притворяюсь, значит, я дура, идиотка, ненормальная. Зачем-то ей это было надо. Все никак не могла успокоиться.

— Близнецы… — с чего-то вдруг выговорилось у Мышкина.

— Ничего подобного! — Она презрительно вздернула подбородок и, как ни странно, стала похожа на ребенка. — Никакие не близнецы! Я-то без нее обхожусь прекрасно… обходилась, я хочу сказать… Она мне нужна была, как… как рыбе зонтик! Это она все не могла успокоиться. И что ей, казалось бы? Успех бешеный, деньги тоже бешеные… Все, чего душеньке угодно, о чем всю жизнь мечтала… Казалось бы, что ей до меня, правда?

— Правда, — негромко подтвердил Мышкин. — Я же об этом и говорю…

— Откуда я знаю почему, — быстро заговорила Аня. — Может, это из детства, откуда я знаю! Я не психоаналитик. У нас была хорошая школа, сильная. Учителя замечательные. А система была такая: три четверти класса набирали «за таланты» — экзамены проводили, собеседования… Ну и кое-кого из своих, по блату. Это была «элита». А четверть была из микрорайона — чтоб не вязались… разные там роно, гороно… Их так и называли — «микрорайонские». Сами учителя и называли. И относились к ним соответственно. Вообще-то заслуженно чаще всего. Но мне и тогда не по себе бывало…