Шанс? Параллельный переход - Василий Кононюк

Табунщики стояли по трем сторонам, не давая табуну расползтись по степи, и втроем они бы легко погнали табун в лагерь. Подбираясь к ним, мне приходилось двигаться так, чтоб конь и спина ближайшего ко мне татарина закрывали меня от всадника, находившегося с противоположной стороны табуна. При этом мне приходилось двигаться в боковом поле зрения третьего табунщика, находящегося слева от меня. К счастью, все их внимание было сосредоточено на лошадях, которых они окриками и щелчками нагаек заворачивали обратно в табун. Когда до ближайшего противника оставалось еще тридцать шагов, мне пришлось решать, как быть дальше, поскольку начинался участок, где кони либо выпасли, либо стоптали траву, и мое движение уже не могло быть столь незаметным, как раньше. Но поскольку придумать вариант, как с этой позиции обезвредить хотя бы двоих табунщиков, мне не удалось, пришлось двигаться дальше, пытаясь повторить позицию, с которой удалось снять дозор. Мне посчастливилось продвинуться вперед еще шагов на десять — двенадцать, когда левый табунщик повернул голову в мою сторону. Он еще сам не понимал, что его заинтересовало на этом поросшем травой поле, но ждать дальше смысла не было. Он сидел на коне, развернутый ко мне правым боком, расстояние сорок — сорок пять шагов, кожаный панцирь с нашитыми металлическими пластинами. Прицелившись в незакрытый металлическими пластинами бок, туда, где находится печень, отправляю в полет стрелу и, срываясь с места с копьем в руке, успеваю отметить, что попал хорошо. Татарина согнуло вперед, руки прижаты к животу, любое движение вызывает адскую боль, он пытается крикнуть, это тоже очень больно, все смотрят на него, никто пока ничего не понял, и мне удается с расстояния десяти метров метнуть копье и, выхватив кинжал, броситься на противника. На этом мое везение кончилось. В последний момент он то ли почувствовал, то ли понял, откуда опасность, и нагнулся вперед. Копье, срикошетив о пластину, унеслось вперед. Татарин, выхватив саблю, пытался развернуть коня вправо, чтобы быть ко мне правым боком и защищаться саблей, но мне удалось, перебросив кинжал в левую руку и используя преимущество в скорости, зайти сзади слева и пропороть незащищенное левое бедро. После этого мое единственное спасение было — броситься в табун и прикрыться лошадьми, потому что третий загонщик уже умудрился вытащить лук, и едва я успел пригнуться за лошадью, как над моей головой просвистела его стрела. Мне приходилось непрерывно двигаться среди табуна, меняя направление движения, проныривать под лошадьми, поскольку оба табунщика, вместо того чтобы гнать лошадей в лагерь, устроили на меня настоящую охоту. Наконец то ли до них дошло, что они теряют драгоценное время, то ли они просто увидели, как с противоположного холма на них молча надвигается казацкая лава, и они, бросив меня, развернули коней по направлению к лагерю, пытаясь криками и щелканьем плетей прихватить с собой всех коней, находящихся поблизости. Поскольку большую часть табуна во время нашей непродолжительной игры в догонялки мы успели разогнать в противоположном направлении, собирать было особенно нечего, да и времени не было, поэтому, прихватив с собой пятерку ближайших к ним коней, они галопом понеслись в лагерь.

С выскакивающим из груди сердцем и шатаясь от усталости, смотрел, как мимо меня за холм пронесся Сулим с пятеркой казаков, по дороге оставив мне мою кобылу, как казацкая лава с гиканьем и свистом с двух сторон накатывается на татарский лагерь, пытающийся огрызаться редкими стрелами, как, окружив шатер с полоном, бьют стрелами кого-то невидимого мне Иван с казаками. Все было кончено меньше чем за минуту, лишь семеро татар на конях и десяток преследующих их казаков скрылись за вершиной холма, направив коней к прибрежному лесу. Скорее всего, их там будет поджидать Сулим с казаками, который минуту назад, объехав холм, перекрыл им дорогу к бегству. Глазеть на все это было приятно, но нужно было дело делать, поэтому, переведя дух, я направился к раненному в живот татарину, который лежал, согнувшись, на шее своей лошади и не хотел падать на землю. Он еще хрипло дышал, но помутневший взор уже не реагировал на происходящие вокруг события. Добив его ударом кинжала, первым делом попытался извлечь из тела арбалетный болт. Не без труда, после того как загнул мешавшие, порванные звенья кольчуги, оказавшейся под кожаным доспехом, мне удалось осуществить задуманное. Вытер его о траву и засунул в специальный карманчик на моей портупее, где хранились арбалетные болты. После этого снял с убитого все ценное, а поскольку в эту эпоху ценным было все, то пришлось раздеть его практически догола. Нагрузив доспехи, оружие, обувь и верхнюю одежду на его коня, по дороге, подобрав свое оружие и маскхалат, поехал на холм, к убитому мной дозору, где проделал аналогичную процедуру. Все это было проделано мной на автомате, внутреннее опустошение и чувство усталости не проходило: эти полтора часа скрытного перемещения и последующие схватки вымотали как физически, так и психически. Еле сидя в седле и держа за узду еще трех груженных трофеями коней, приехал в татарский лагерь, где уже вовсю кипела работа. Одни грузили на коней буквально все, что было в лагере, другие свежевали погибших коней, мясо частично тут же готовили в казанах или пекли на углях костра и раздавали всем желающим, частично, подсолив, паковали в шкуры и грузили на коней. Видно было, что задерживаться тут никто не собирается, — все спешили убраться с левого берега. Отдельной группой сидели связанные пленные татары, их было около двух десятков. Семеро молодых полонянок уже были возле казаков и помогали готовить на костре кашу с мясом. Один из татарских шатров еще стоял несобранным — там старые казаки оказывали первую помощь раненым, таких насчитывалось около десятка, рядом с шатром, на застеленной овечьими шкурами земле, лежали два не знакомых мне мертвых казака. Иллар с Непыйводою и Иваном Товстым стояли в стороне и о чем-то спорили. Не зная, что делать с трофеями, направился к ним и, не доезжая нескольких шагов, стал дожидаться, пока меня заметят.

— Казаки второй день на ногах, Иллар, прошлую ночь не спали, чего спешить? Раненым надо роздых дать, повечеряем здесь, переночуем, а утром переправляться начнем.

— Георгий, у тебя казаки или дети малые — ночь не поспали и с ног валятся? Ты пойми, нам тут больше дел нет, и спать тут бокам больно твердо. Объявится вдруг пусть даже два десятка татар — они нам переправиться спокойно не дадут, мы тут кровью на этой переправе умоемся. Пока казаки плоты пригонят, повечеряем быстро — и за дело. Ты посчитай, сколько нам всего перевезти надо: одних коней почти полторы сотни будет. Тебе чего, Иван?

— Поспрашивал я девок, кто их умыкнул и татарам продал. Троих мы умыкнули, Загуля их татарам переправлял, четверо других на черкасских казаков указывают. Держали их на хуторе возле Черкасс — где, они не знают, имена называют, но ты, Иллар, сам догадываешься: если мы поедем к ответу призывать, добром это не кончится.

— Да никто туда не поедет, Иван, зачем ты об этом толкуешь?

— Есть одна думка, Иллар. Черкасские прошлый раз своих девок за день до нас привезли. А если бы Загуля в поход пошел, мы бы завтра к вечеру тут были.

— Так ты думаешь, они сегодня к вечеру быть должны?

— То один Бог знает, но проверить надобно. Я девок расспросил, где они вставали на том берегу. Говорят, в конце пути им глаза завязывали — развязали, только когда с кручи к реке повели. Но когда уже на лодке ехали, то вроде видели возле костра на круче одинокое большое дерево. Я думаю, засаду там сделать надо — пока тут собираться будем, может, они как раз подоспеют.