Каратель - Беркем аль Атоми

— Старый! Слышь! А почему… — Сережик повернулся к Ахмету, энергично возящемуся с чем-то, сидя на ногах хозяйки.

— Чего тебе? — обернулся Старый, и по крови, блеснувшей в глубине его зрачка парнишка понял, что едва не совершил одну из самых больших ошибок в своей жизни.

— Почему ты ему руки сразу не покрутил? — на ходу переобулся Сережик.

— А всю эту херню сам бы тащил, да? — весело оскалился Старый. — Не, Сереж, ты вроде ушлый пацан, но иногда как ебнешь че-нибудь… Кстати, собирай давай всю эту срань и тащи на третий, к дверям нашей потерны. Что кровью ухуйкано — то на самый верх и ототри снегом. Только сразу, понял? Засохнет — все, пиздец.

Сережик поплелся исполнять порученное, размышляя о приобретенном опыте. Вроде бы ничего такого не произошло, но эти размышления словно пробили какую-то перегородку в его голове, и он как-то сразу и в целом понял человеческую повадку. Судьба снова воспользовалась ногой Ахмета, второй раз отвешивая ему пинка — первым она выпнула его из смерти, когда именно Ахмет приказал Немцу отвести к базарным чумазого волчонка, найденного среди развалин; вторым она вбила в юную голову понимание простых вещей, отчего-то упорно игнорируемое большинством живущих. Стирая куртки мертвых врагов горстями сухого снега, тут же превращающегося в вонючую кровавую кашу, Сережик удивленно смотрел внутрь себя — как многого он не замечал… Теперь он сам, сам сможет все сделать, даже если Старый прямо сейчас исчезнет так же внезапно, как появился…

Развесив стиранное на перилах, Сережик развел еще один костер и спустился вниз — че там Старый возится с хозяйкой? Спускаясь, он своим новым взглядом увидел многое, до сих пор отделенное от его понимания стеной легкомысленного, наплевательского безразличия, которую многие, можно даже сказать — подавляющее большинство, и принимают за настоящий мир. …Вон как Старый сидит — сверху его не пристрелишь, спускаться надо. Пока будешь спускаться, он тебя сам десять раз достать успеет. Даже если с пол-лестницы спрыгнуть — все равно получается, что его этот прикрывает. Нет, надо же! Это че выходит, что он и от меня всегда бочины ждет? Получается — да…

Заметив чуть намеченное поворотом головы недовольство Старого, Сережик сел на вторую ступеньку и выключил фонарь, всем видом давая понять, что помехой не будет. Тем временем его накрывало все сильнее — в голове неслась вереница кадров его жизни, неправильно понятых тогда ситуаций, неверно решенных задач — хотя все так просто… Но ничего уже не поправить, да и зачем — все идет как надо, потому что по другому просто не бывает.

Хозяйка сидел перед Старым и то плакал, то смеялся каким-то дурацким смехом, от которого Сережику хотелось подбежать к нему и пнуть со всей дури в поганую чистенькую башку, чтоб заткнулся и не дергал за что-то внутри, слабенькой, но непереносимой щекоткой откликающееся на его дебильное ржание.

…Ишь, сука, весело ему. Ниче-е-е, пидарас, как Старый все у тебя узнает, че ему надо, я его попрошу, чтоб мне кончать тебя дал. Я тебя, урода, выверну… — Сережик вдруг ярко-ярко вспомнил, как они с матерью отбивались от соседей по подвалу, когда отец умер, и соседи хотели его поделить. До него вдруг дошло, что отцом бы дело не кончилось — Кузнецовы точно подбили бы остальных сожрать и Сережика тоже. Из памяти всплыл смрадный беззубый рот старшего Кузнецова — здоровенного носатого дылды, хитрого и трусливого. …Эх, жалко, сдохли падлы… — скрипнул зубами парнишка, успевший в свои годы понять, что никаких прощений не бывает, ни за что. …Я бы вас без ножа разорвал, руками, сука… И это все вы, вы, бляди, все из-за вас!..

Хозяйка явно почувствовал Серегин взгляд, и несколько раз попытался рассмотреть что-то во тьме, окружающей небольшой костерок, на котором светится алым тире так и не пригодившийся Ахмету шомпол.

…А вот, когда зачистка?! Как вы нас, суки?! Как, блядь, тараканов, сука, как тараканов… Сережик, содрогаясь, вспомнил, как с неба упало что-то непонятное, жгущее и выворачивающее наизнанку. Ошалев от боли, ржавой кочергой размешивающей мозги в черепе, Сережик тогда не удержался на краю воздуховода, ведущего в огромный гулкий бункер опилосборника, и рухнул в его пыльное нутро, едва не размозжив голову о собственную казну.

Прочихавшись и очистив глаза, он заметил, что боль, сбившая его вниз, скачкообразно усиливается, стоит ему покинуть область, равноудаленную от краев и центра. Это, в общем, его и спасло — сумей он преодолеть боль и выбраться, его бы прикончил не выстрел, так газ: население Базара потребовало большого расхода, и зачистка плотно нашпиговала здание шашками. Поздним утром следующего дня, практически днем, он впервые решился пошуметь и вылез из циклона. Мертвая, невозможная тишина сразу подтянула желудок к горлу; он еще не умел принимать решения автоматически, и это спасло его во второй раз. Инстинктивно обходя свою кафушку, Сережик двинулся по пустому базарному залу в сторону главного входа, то и дело замирая и прислушиваясь. Толкнув дверь в вестибюль, он тотчас зажмурился, пытаясь выкинуть из головы маячащую перед глазами картинку, и ринулся к дверям.

Оскальзываясь на сплошном ковре неокоченевших еще мертвецов, он несколько раз поверхностно хапнул отравы, и с раздирающимися легкими вышиб незапертую дверь. Даже этой малости хватило на несколько дней, проведенных им в бреду от разламывающей голову боли в самом дальнем сарае Базара, но потом жирнеющий смрад выгнал его и оттуда.

А потом пришли чужие… Сережик исжевал себе тогда все губы, бессильно глядя, как чужаки дербанят его наследство. И все из-за этих ублюдков, сломавших жизнь уже по второму разу! Кишки им, пидарасам, выпускать надо, а не беседовать! …Че он, сколько можно лясы точить! Резать эту мразь давно пора!..

— Сереж, у тебя там ниче не горит? — отвлекся от беседы с хозяйкой Ахмет: парня пора было немного одернуть, больно уж разогнал сам себя, аж запекло с его стороны.

…Сука, да он че, в башке у меня сидит, гад старый?!. — молча сорвавшись, дунул вверх по лестнице Сережик, коря себя за разгильдяйство — на подолах курток уже образовались поджаристые темные пятна. — …Бля, вроде костерчик-то еле дышит, а вон че… Куртки верхом еще парили, в то время как низ просох до соломенной пухлой легкости. …Ух ты, во добрые ватники-то! — по-детски легко отвлекся от мрачных воспоминаний парнишка. — А ну, че он еще там добыл…

Добычи хватало, одних сигарет три пачки; начатые, да из трех две-то всяко выйдет. Батончики из войскового рациона — стараясь не хрустеть, Сережик быстро набил рот одним из них, выпучив глаза от вязкой натуги в челюстях. Классные здоровые фонари, если раскрутить, то вываливается аж четыре здоровенных батарейки, таких же, как в их со Старым маленьких фонариках. Связка пластиковых хомутов — гуманные наручники. …Вы тут в плен кого-то брать собрались, да? — злорадно подумал Сережик. — А тут на тебе, облом. Встретили случайно Старого… Крохотный серебристый брусочек с поролоновыми шариками на концах проводков. Это музыка, Сережик видел такие у богатых медных пацанов, заходивших пожрать вкусной стряпни Сан Иналыча. Вставив шарики в хлюпнувшие серой уши, Сережик тут же их выдернул и протер — потом, когда уши почищу. Большие складышки с прищепкой для пояса — здорово, все черные, в темноте не блеснет, не попалишься. …Интересно, а че это Старый их за хуй не считает? С поварешкой своей все ходит… — Сережик вспомнил, с каким пренебрежением Ахмет кидал их тогда в мешок, и тут же прицепил один к матерчатому натовскому ремню, стягивающему его щегольские серые штаны. Пистолеты. Так, это лучше не трогать. Протереть, сложить аккуратно, и все. Сережик тщательно перерыл кучу добычи, складывая обоймы рядом с глоками. Теперь ихние волыны посмотрим. …Да-а, во уебище-то… — неодобрительно оглядел Сережик положенную на колени винтовку. Кургузый пластиковый приклад, короткий штырь ствола неладно вылазит из корявого нагромождения черного пластика и такого же черного алюминия. На узле газоотвода торчит высоченный складной намушник, на салазках странная коротенькая оптика — сплошь острые выступающие углы, вся какая-то рифленая, в руках держать несподручно, ужас один. С такой по завалам не полазать, среди арматурки-то, наскрозь проросшей кустами. Сережик развязал хрустящую запекшейся кровью футболку …Эх, бля, забыл состирнуть. Ладно, по утрянке… и вывалил магазины. Присоединил, выкинул патрон. Затвор работал как-то мелко и неразмашисто, чувствовалось, что немного грязного снега с песочком — и все, тушите свет, ведите люсю. …Гавно у них волы-ы-ы-ны… — зевнул угревшийся Сережик, потихоньку вырубаясь.