Последний полицейский - Бен Уинтерс

– Позвольте спросить, сэр, – заговаривает афроамериканка в платке, – вы верующий человек?

– Нет. Родители верили.

– Благослови их Бог! А где теперь ваши родители?

– Умерли, – говорю я. – Убиты. Позвольте, пожалуйста…

– Оставьте его в покое, шакалы! – гремит раскатистый голос. Я поворачиваю голову в сторону спасителя, детектива Макгалли с откупоренной бутылкой пива в руке и сигарой в зубах. – Хотите молиться, помолитесь Брюсу Уиллису из «Армагеддона»!

Макгалли отдает мне честь, а в адрес истинно верующих поднимает средний палец и помахивает им.

– Насмехайся пока, грешник, но зло будет наказано! – обращается к Макгалли адепт с помадой на зубах, но сама пятится. Из открытой книжечки у нее вылетает листовка, трепеща, опускается на мостовую. – Ты увидишь тьму, молодой человек!

– Знаешь, что я тебе скажу, сестра? – Макгалли передает мне бутылку «Сэм Адамс» и складывает руки рупором: – Ты тоже!

* * *

– Это проценты.

– Что-что?

– То число, – говорю я. – Это 12,375 процента.

Я расхаживаю взад-вперед, зажав под мышкой, как футбольный мяч, обувную коробку Питера Зелла, набитую сведениями об астероиде, с кружками и двойными подчеркиваниями важных мест. Я выкладываю ее перед коллегами, объясняя им, что накопал и что надумал. Макгалли морщит лоб, откидывается на стуле, крутит между ладонями пустую бутылку из-под пива. Калверсон в жестком серебристом костюме, прихлебывая кофе, обдумывает услышанное. Андреас прикорнул в своем темном углу.

Дремлет. «Отдел совершеннолетних»…

– Как только появился Майя, как только его обнаружили и начали отслеживать, Питер стал собирать информацию.

– Питер – это твой висельник?

– Да, потерпевший.

Я достаю первую вырезку, от 2 апреля – ту, где шансы на столкновение оцениваются как один к двум миллионам ста двадцати восьми тысячам, – и передаю ее Калверсону.

– А вот другая, несколькими днями позже.

Я вытаскиваю обтрепанный листок бумаги для принтера и зачитываю:

– «Хотя объект обладает значительными размерами, диаметром до шести с четвертью километров, астрономы оценивают вероятность его столкновения с Землей немногим выше нуля. Доктор Кэти Голдстоун, профессор астрофизики Аризонского университета, говорит, что такая вероятность едва превышает „пренебрежимую“». Это число – шесть с четвертью – мистер Зелл тоже подчеркнул.

Я достаю листок за листком. Зелл не просто следил за Майя, за траекторией, за оценками плотности и состава. В его коробку попадали все сведения о связанных с астероидом социальных переменах, новых законах и экономических сдвигах. Он отслеживал все данные, записывал числа на обороте листка, подсчитывал – длинные колонки цифр заканчиваются восклицательными знаками, – а потом заносил в таблицу.

– Твою же мать, – вдруг произносит Калверсон.

– Чью мать? – отзывается Макгалли. – И почему?

– Так вот, видите ли… – Я запинаюсь.

Тогда Калверсон гладко и четко заканчивает свою мысль:

– Значительную вероятность смерти при глобальной катастрофе можно сравнить с вероятностью смерти от несчастного случая в связи с употреблением спиртного.

– Да… – говорю я, – да, так.

– Что – да? – рокочет Макгалли.

– Висельник Пэласа занимался оценкой рисков.

Я сияю. Калверсон одобрительно кивает мне, а я закрываю коробку крышкой. Сейчас одиннадцать тридцать, время пересменки. Из комнаты отдыха через пару дверей от нас слышны сварливые голоса «ежиков», еще не сдавших дубинки после ночного патруля. Они гремят посудой, орут друг на друга, хлещут из банок энергетики, расстегивают бронежилеты. Пребывают в полной готовности взять на мушку любого злоумышленника или выхлестать питьевой бачок.

Я предполагаю, что Зелл очень давно принял решение: если шансы на столкновение превысят некий математически определенный уровень, он рискнет совершить что-нибудь опасное, нарушить закон. Пойдет на то, что прежде считал непозволительным из-за слишком высокого риска.

В начале июня вероятность превысила установленный им порог, и Зелл отправился к старому другу Туссену, который знал, где что можно достать. После этого они вместе парили в небесах.

Но ближе к концу октября Зеллу стало плохо, или настроение изменилось, или наркотики кончились. Он отказался их принимать.

На этом месте Макгалли поднимает руку, ехидно подражая вредному школьнику, изводящему вопросами учителя математики.

– Извините, детектив. Позвольте? Как эта печальная история доказывает, что парень пал жертвой убийства?

– Ну не знаю. Именно это мне и хотелось бы выяснить.

– Блеск. Прекрасно! – Макгалли хлопает в ладоши и вскакивает. – Едем к твоему Туссену, загребем поганца.

Я поворачиваюсь к нему. Сердце бьется чуть чаще.

– Ты думаешь?..

– Еще бы не думать! – Похоже, он в восторге, и мне вспоминается Макконнелл с ее философским замечанием: «Мне ведь больше не представится случая гнаться за преступником с воплем „Стоять, ублюдок!“»

– Но мне нечего ему предъявить, – возражаю я и снова поворачиваюсь к Калверсону в надежде, что он мне возразит, скажет: «Как же нечего, сынок?», но Калверсон задумчиво помалкивает в своем углу.

– Нечего предъявить? – возмущается Макгалли. – Господи, парень, обвинений хоть лопатой греби! Скупка и распространение запрещенных веществ – срок автоматом. «Акт о безопасности», статья девятая, – так, знаток? И обман офицера полиции. То же самое не помню по какой статье. Уйма статей!

– Ну я только думаю, что он этим занимался, но точно не знаю. – Я обращаюсь к Калверсону, единственному настоящему профессионалу в этой комнате. – Нам ордер дадут? На обыск дома?

– Ордер? – Макгалли простирает руки к небесам, к стенам, к обмякшей фигуре детектива Андреаса, который приоткрыл глаза и рассматривает что-то на столе.

– Постой-постой, знаешь что? У него же машина на органическом сырье? Он же это признал, так? На растительном масле?

– Ну и что?

– Что? – Макгалли ухмыляется до ушей и снова воздевает руки. – В статью восемнадцать только что внесли три дополнения. О распределении природных ресурсов и экономии. – Он выскакивает из-за стола, хватает последнее издание, толстую черную книжицу с американским флагом на обложке. – С пылу с жару, mis amigos! Если твой дружок мешает масло для фритюра с соляркой, это открытое нарушение закона. Я качаю головой.

– Закон обратной силы не имеет. Не могу же я арестовать его за давнее нарушение свежевыпущенного установления.

– О, агент Несс, как вы нерешительны! – Макгалли показывает мне средний палец, да еще и язык для полноты впечатления.