Осьмушка - Валера Дрифтвуд
Шрифт:
Интервал:
Сирена процветает улыбкой. Видно, она польщена.
– Когда я жила-была девочка – давно, давно и далеко отсюда! – подружила с людскими детьми, Анхелина, Никки… Росли рядом. Дружили несколько лет. Потом настала война, нам всем пришлось переселяться, – вздыхает она и умолкает.
– Знание другой речи – важное дело, – замечает Магда.
– Многие с моего народа думают не так, – отвечает переводчица. – Мой народ великий и мудрый. Многие говорят: «Пускай сухоногие учатся разговаривать с нами, хотя бы по воздуху. А для нас в их трескотне нету чести, нету красоты».
Усмехнувшись, добавляет чуть тише:
– Может, не весь мой народ мудрый.
* * *
Впрочем, переводчице нынче некогда особо болтать в своё удовольствие, или даже хоть спокойно кушать. Йемаарре желает беседовать со старшаками. Пенелопе ужас как нужна переводчица, а по лицу сиреньего парнишки нетрудно догадаться, что и ему тоже нужна. А вот некоторым, похоже, плевать на языковой барьер с высокого дерева.
Ржавка весьма смело подсаживается к здоровенной сирене, нимало не заботясь о том, что рискует вымочить одёжку, несёт какую-то смешную чушь, и та сперва только фыркает. Но каким-то образом очень скоро они со Ржавкой уже друг дружку потчуют, по очереди показывая пальцами на различную еду и объясняя прямо лицами, что тут есть повкуснее. Ещё через малое время Ржавка и сирена начинают меряться шрамами, а потом и вовсе обмениваются ножиками, чтобы рассмотреть поближе чужие оружейные искусства.
– У меня хорунш – улыбочкой, а у тебя, я посмотрю, змейкой! – восхищается Ржавка красивым каменным клинком, которому нипочём озёрная сырость и подводное житьё.
Ржавка поджимает пальцы, качает гибкой рукой, шипит. Грозная водяница повторяет и жест, и шипение, хлопает Ржавку по плечу, они двои радуются. Приятно друг друга понять. Очень возможно, что такой тип лезвия у сирен и впрямь называется «змейка» или там «плывущий уж». Кто их знает.
Йемаарре тем временем, наговорившись, выбирает пласточки сырого мяса. Переводчица тут же пользуется возможностью чего-нибудь съесть, что поближе лежит, и Пенелопе снова неловко её отвлекать. Когда старая тощая сирена тянется к большой металлической миске за угощением, Пенни замечает, что на руке у неё искалечены четыре пальца – срезаны когда-то чуть выше коренных фаланг. Переводчица ловит Пенелопин взгляд.
– Когда я была как ты, сирен тоже крали из воды, – произносит она. – Молоденьких… глупых… кусачие ловушки. Я решила, свобода мне дороже пальцев – я уплыла. А все те гады заслуживают смерти. Ты хорошая, злая девочка, пыжик.
– Резак не промах, – подтверждает Ёна.
Как всё-таки хорошо, что Ёна рядом. Это придаёт уверенности.
– Пожалуйста, помогите мне с ним поговорить, – просит Пенни.
* * *
Старейшая Мать Йемаарре вздыхает. На мальчика она смотрит как на бесконечно любимого и невероятно бестолкового чудака-внука.
«В прежние времена, – говорит она, – его следовало бы запереть до самого возраста, когда уже можно будет приглашать знатных невест, и строго следить, чтобы обо всём случившемся покрепче забыли и даже не думали вспоминать».
«Ну, – замечает Штырь, – в старые времена и мы бы не стали прятать мертвецов в болото. Скорее, их кожи и кости были бы развешаны на высоких дрынах вдоль великого озера, для строгости, порядка и предупреждения».
«Времена изменились, – соглашается Йемаарре. – Сегодня я разрешила мальчику плыть с нами на берег, разрешаю и говорить. Ведь вы наши друзья. И к тому же не сирены. На мальчика, правда, сейчас немножко блажь нашла – должно быть, всё-таки голова у него пересушилась на солнце…»
* * *
Парнишка сидит очень прямо. И держит Пенни за руку. Голос у него уже совсем поправился – звучит гладко и красиво.
«Теперь я называю себя Нимним, или просто Ним – Колючка. Так зовут маленькую рыбку, храбрую колючую рыбку, которая умеет за себя постоять, и с ней считаются даже старые щуки. Отныне я не только „мальчик“, я Ним».
Некоторые сирены посмеиваются от его речи, другие что-то ворчат, закатывают глаза. Ржавкина новая знакомая, хмыкнув, прикладывает себе к голове ладонь, дескать, ой, пересушил мозги-то, как есть пересушил, чудесит.
– Ёрш-молодец, – смеётся Ржавка, толкает водяницу плечом. Та аккуратно трогает Ржавкины волосы, наверное, удивляется: среди озёрного народа не заметно ни рыжих, ни тем более кудрястых.
– Ним. – говорит Пенелопа. В подступающих сумерках парнишка сияет ещё пуще, и видать, приятно ему, когда называют по имени. – А я Пенни-Резак.
Переводчица выдаёт подозрительно долгую фразу, Ним делает круглые глаза и переспрашивает, действительно ли её зовут одновременно как маленькую человеческую денежку и как опасное острое оружие.
– Да, получается, что так! – отвечает осьмушка.
Коваль примечает пустой обклад у Нима на опояске.
– Ножик потерял, Ним?
Вместо паренька отвечает Йемаарре. Мальчику их народа вообще-то не подобает прикасаться к ножам и прочему оружию, но у их сокровища, может быть, от пережитого испуга, потянулись руки к очень старому клинку, принадлежавшему когда-то его свирепой прабабке, к хранимой памятке о её победах и подвигах. Добро бы ещё к более изящному и красивому изделию знаменитых оружейниц, которое можно было бы, к примеру, носить в волосах. Но крепкий прабабкин нож очень прост с виду, даже щербат, и сохранён никак не ради украшения. Мальчику дали от него пустые ножны, чтобы немного успокоить, хотя, может, и не следовало бы.
Ним говорит очень спокойно. Нож ему понравился, потому что похож на тот, который носит сама Пенни-Резак. И не страшно, если клинка ему не дадут – тогда он сам себе выточит такой клинок, под ножны, даже если обдерёт себе все руки и на это потребуется десяток лет.
Йемаарре охает, что от таких фокусов наверняка расплывутся даже самые захудалые невесты. Тис говорит, что у парнишки-то, видать, такое же яростное сердце, как у его славной праматери, а Коваль впридачу утешает: захудалые-то невесты, может, и расплывутся, так туда им и дорога; а вот самые сильные, смелые и отчаянные, наоборот, должны сильно заинтересоваться…
Умей сирены как следует потеть, так с переводчицы бы небось пот катился градом. Старая водяница то и дело прикладывается к большой кружке с остывшим напитком из варёных трав, чтобы смочить горло, но вид у неё довольный и гордый. Вот какая она сегодня важная сирена, а вовсе не простая уборщица.
* * *
Ржавка и та здоровенная озёрная дева уже до того подружились, что потихоньку отправились вместе вдоль берега рассматривать впотьмах какие-то удивительные камни.
А Резак обнаруживает, что не только Ржавка умеет общаться без помощи переводчицы, одним лицом, да руками, да собственными словами, уж какие взбредут.
«Ним, тебе трудно живётся…»
«Вовсе нет, я счастлив,
Поделиться книгой в соц сетях:
Обратите внимание, что комментарий должен быть не короче 20 символов. Покажите уважение к себе и другим пользователям!