Восемь трупов под килем - Фридрих Незнанский

Он провалялся в каюте не меньше часа. Самое время размять кости. Он вышел в коридор и крайне удивился, обнаружив, что освещение в нем почти отсутствовало. Лампы светили в треть своих возможностей. Верный признак, что в мире глубокий кризис, и экономят буквально на всем. Он ждал, пока глаза привыкнут к полумраку. Справа послышался скрип, с улицы вошел Шорохов — с левым глазом у него все было в порядке, покосился на замершую фигуру «гениального» сыщика, тяжелой поступью направился к трапу в машинное отделение. Затряслись перила, стоптанные бутсы загремели по ступеням…

Турецкий сделал пару шагов, встал у разделительного барьера между отсеками — вновь донесся шум, на этот раз из носовой части. В глубине коридора объявилось смутное пятно — кто-то вошел с улицы. Турецкий прижался к стене — благодаря выступу, его могли и не заметить. Пятно приближалось, делалось резче, обретало контуры женской фигуры, и вскоре превратилось в понурую Ольгу Андреевну. Она остановилась у своей каюты, хотела войти, но дверь оказалась запертой. Она вздохнула, постучалась. Дверь открылась не сразу — ей пришлось стучать несколько раз.

— Ах, Оленька, прости, я машинально заперся… — заплетающимся голосом пробормотал Лаврушин.

— Господи, ты напился, Ваня!.. Зачем ты это делаешь? Не пей больше, я очень тебя прошу.

— Ладно, Оленька, я постараюсь… Слушай, я тут собрался пройтись, ты не возражаешь, если я ненадолго отлучусь?

«Козел этот Лаврушин», — подумал Турецкий. Женщина, видимо, возражала, захлопнулась дверь, настала тишина. Он выждал несколько секунд, Лаврушин не выходил — видимо, Ольге Андреевне удалось его отговорить от «продолжения банкета». Он на цыпочках двигался по коридору. Охранника Салима в проходе не было, из чего напрашивались три варианта: первый — Салим забил на службу, второй — Голицын где-то шатается, третий — телохранитель вовсе не обязан торчать у закрытых дверей, раздражая и без того раздраженных пассажиров. Он ускорил шаг, добежал до первой каюты на правой стороне, посмотрел по сторонам, нажал на ручку. Что-то не так. Вроде полоска света пробивалась из-под двери, и вдруг пропала. Померещилось? Дверь открылась. В каюте было темно, вырисовывался контур иллюминатора — серая муть в круге. Он вошел, прикрыл за собой дверь, стал нащупывать выключатель.

Он ощутил движение воздуха, раздался треск, кто-то метнулся — тень на миг закрыла круг иллюминатора. Он машинально зажмурился, прикрыл лицо руками. Но удар пришелся сверху, по макушке! Словно крышкой от кастрюли отоварили! В голове зазвенело, искры посыпались, будто из-под сварочного электрода, мыслям и чувствам стало тесно в черепной коробке, голова взорвалась, и он просто упал…

Самое странное, что после взрыва он не потерял сознания, просто тело перешло в «спящий» режим — вроде бы готово к работе, но работать не хотелось. Мысли циркулировали в голове, он полностью понимал, кто он, где, и даже отдавал себе отчет, что случившееся — еще не полная задница, о неизбежности которой твердило подсознание. Секунды тикали в голове, каждое тиканье отзывалось болью. Единственное, чего он не понимал — это сколько времени он тут валяется. «Вставать пора, — подумал он. — Жизнь даром проходит». Он собрал всю свою волю, желание, стремление к работе, взгромоздился на колени, отыскал рукой стену, нашел выключатель, активировал освещение.

В каюте покойного Николая теперь он точно был один. Глянул на часы — бесполезно, циферблат расплывался перед глазами, он не видел стрелок. Он потащился в санузел, уставился на себя в зеркало. Совсем плохо. Зеркало отражало все что угодно, только не попавшего впросак сыщика. Пора в унитазе смываться. Пришлось открыть кран, подставить пылающую голову под освежающую струю. Несколько минут — и отражение в зеркале стало относительно знакомым. Прорисовались стрелки на часах — двадцать минут десятого. Он провалялся немногим менее получаса. Бесполезно бегать по судну и спрашивать, где находились люди в нужный промежуток времени. Не в состоянии он сейчас бегать. Позже. Это не Лаврушины, не Шорохов. Уже лучше… Он вытащил из подвесного шкафа чистое вафельное полотенце, вытер голову. Побрел в каюту, постоял у двери, приложив к ней ухо. В коридоре никого не было. Он принялся обшаривать каюту. Первым делом поднял с пола предмет, которым его отоварили по макушке. Квадратная полка из прессованных опилок — такие полки крепятся в шкафах на четырех кронштейнах (а если кронштейны ломаются — на огрызках карандаша). Их несложно установить и еще проще выдернуть, если надо кого-то треснуть по голове…

Бельевой шкаф был распахнут. Валялись джинсы, пара носков, вязаная кофта — то немногое, что Николай перед смертью успел разложить по полкам. Пустота в пенале свидетельствовала красноречиво. Помимо распахнутого шкафа, спортивная сумка посреди кровати, в ней кто-то грубо порылся, ящик, выдвинутый из тумбочки. Ситуация простая, как банальный гоп-стоп. Некто проник в каюту покойного, дабы найти в ней важную вещь (или просто посмотреть, что плохо лежит). Некто был уверен, что в каюту никто не войдет. Страх перед покойниками сидит у людей в подкорке, подчас он сильнее любопытства. Следственные действия в каюте уже проводили, и то, что здесь появится сыщик, считалось маловероятным. Незнакомец покопался в вещах Николая, проверил тумбочку, забрался в шкаф. Почувствовав человека за дверью, метнулся, чтобы выключить свет. Потом обратно. Когда возник Турецкий, он выхватывал полку из шкафа. Фигура «посетителя» в проеме обрисовалась недвусмысленно, даже после того, как он закрыл дверь, трудно было промахнуться…

Спасибо, что не убил. Турецкий поворошил содержимое сумки — мало удовольствия рыться в чужих вещах, если в них нет ничего интересного. Глянул в тумбочку, в шкаф, опустился на колени, обследовал узкое пространство под кроватью. Повторно прогулялся в гальюн, совместил неприятное с бесполезным…

Чем больше он смотрел на полку, валяющуюся под дверью, тем сильнее его разбирала злость. Упрямство Голицына граничило с патологической тупостью. Он почти не сомневался, что незнакомец явился сюда без перчаток. Какие, к дьяволу, перчатки? Где бы он их взял? На этой клятой полке из древесно-стружечной плиты имеются его отпечатки пальцев. Причем только его — во всяком случае, на нижней стороне полки. Прокатать пальчики всех присутствующих, помахать кисточкой по полке — способен даже начинающий криминалист. Полчаса работы, и можно брать злодея за воротник — а зачем вы, уважаемый, ударили по голове Александра Борисовича Турецкого? Что вы искали в каюте Николая Лаврушина? А не вы ли, часом, лишили его жизни?

Злость душила. Он осмотрел иллюминатор, на корточках исследовал участок пола, где лежал мертвый Николай, обнюхал стены, двери. Вышел в коридор, направился к себе. Прежде чем войти, на всякий случай приготовился к неожиданностям…

В каюте было пусто. Он заперся, развалился на кровати. Злость не унималась. Самое время начинать действовать жестко…

— Вы испугали меня. — Феликс вздрогнул, когда он материализовался у того за спиной. Писатель с изогнутой трубкой в зубах стоял под фонарем и пристально смотрел на воду. Его терзали непростые думы.

— Я старался, — признался Турецкий. — Имею вопрос, Феликс.