Моя мечта о золоте и снеге - Мартен Фуркад

Когда Адриен Бакшайдер принимает эстафету, медаль почти в кармане. За норвежцами, шведами и французами создан разрыв. Чувство, которое жило во мне в начале гонки, полностью исчезло, и я стал их самым преданным болельщиком.

С этого момента начинается странная игра, норвежец и швед борются друг с другом, и подобно тому, как это бывает в велоспорте, никто не хочет быть лидером гонки. Адриен оказывается впереди с десятисекундным преимуществом над скандинавами. Я обещал себе ни о чем не жалеть, но, вопреки моему желанию, это невозможно. Финал гонки для меня будет трудным, для них – освободительным. Победа двух скандинавов не уменьшит их счастья. Завоевав бронзу, они принесут облегчение французским лыжникам, которые уже давно заслуживали командную медаль на чемпионате мира.

Когда они получают поздравления от сервисеров, на моем лице снова появляется улыбка. Понимаю, что не был участником команды, чтобы радоваться этой медали так, как они. Я испытываю облегчение, что не изменил своим решениям и остался на собственных рельсах. В любом случае слишком поздно переписывать историю, и я знаю, что если по-настоящему захочу, у меня снова будет шанс войти в лыжную сборную. Браво, парни!

Мне нравится Контиолахти, несмотря на то, что есть места и более гостеприимные. Он расположен всего в трех тысячах километров от Северного полюса, и температуры здесь часто соответствующие. В 2010 году представителям Международной федерации даже пришлось слегка подышать на термометр, чтобы гонки могли состояться, так как регламент соревнований позволяет их проводить при температуре не ниже минус 20 градусов.

Чемпионат начинается великолепно: мы завоевываем серебряную медаль, доставшуюся нам в результате последней стрельбы в смешанной эстафете.

Во время спринта ветер адский. Если я всегда борюсь за победу после стрельбы лежа, три промаха на стойке лишили меня всякой надежды. Симон Шемп, который бежал недалеко от меня, тоже не смог справиться с порывами. Семь штрафных кругов похоронили его чаяния заполучить «Большой Хрустальный глобус».

На последнем круге дудочки французских болельщиков, которые выводили «Марсельезу» во время двух предыдущих кругов, утихли. Медали придется подождать.

Мне не удается исправить ситуацию и во время пасьюта. Я провожу очень среднюю гонку и финиширую на почетном седьмом месте, которое меня совсем не удовлетворяет. В этот вечер я отправляюсь спать усталым и расстроенным. До индивидуальной гонки есть еще день отдыха.

Свет телефона ударяет по моим сонным глазам. Странная привычка – только проснувшись, утыкаться в экран, но это позволяет мне сохранять контакт с родными и остальным миром. Везде заголовки: «Разбились». Камиль Мюффа, Флоранс Арто и Алексис Вастин погибли во время съемок телепередачи в Аргентине. Это шок. Я их знаю мало, или даже совсем не знаю, как и в случае с Флоранс Арто, но оглушен.

Мне нравилась скромность Камиль в мире, где спортсмен часто живет больше за счет того, что он делает за пределами спорта, чем за счет своих достижений. Я встречался с ней только раз, в уголке роскошного Клуба Франции, устроенного на берегу Темзы, когда во время Олимпиады в Лондоне она стала чемпионкой в плавании на 200 метров вольным стилем. Я не стал беспокоить ее, чтобы не утомлять очередными поздравлениями, но она сама подошла ко мне поговорить.

С Алексисом я пересекался несколько раз во время мероприятий, таких как «Звезды спорта» или встречи, организованные Adidas. Я очень уважаю его путь в спорте и силу характера, которую он показал, открыв факты несправедливых решений на Олимпиаде, сделанных судьями, которые не были полностью беспристрастны.

Они моего возраста, похожей судьбы, похожей страсти. И они умерли на другом конце света, когда наслаждались жизнью, испытывая новый опыт, после того как посвятили себя большому спорту.

Возвращаясь с завтрака, я встречаю французских журналистов, они спрашивают о моей реакции на трагедию, о которой мы только что узнали. Я не знаю, что сказать. В такие моменты слова ничего не значат. Однако мы останавливаемся посередине коридора, чтобы об этом поговорить. Большинство из них освещали достижения Флоранс, Камиль и Алексиса. Как и я, они болели за них вживую или перед телевизором. Как и я, они шокированы. Когда мы прощаемся с Марком, журналистом из L’Equipe, он спрашивает, не хочу ли я сделать жест на финише следующей гонки. Я об этом еще не думал.

Чувствую себя неловко, публично выражая соболезнования, потому что грань между состраданием и пиаром на несчастье часто очень тонка. Но я глубоко тронут, и мне нужно это сказать. Тогда я рисую черную ленту на желтой майке, которую надену завтра. Это мой собственный способ высказаться, поблагодарить их за вдохновение, которое они мне дали. И попрощаться.

Когда подхожу к стартовым воротам, ко мне обращается распорядитель, который проверяет снаряжение. На смеси английского и немецкого он говорит, что я не могу стартовать в таком виде. Моя майка была изменена, и я ни на секунду не подумал, что это может создать какие-то проблемы.

Время идет, я пускаюсь в объяснения о том, зачем нарисовал несмываемым маркером черную ленту на уровне моего сердца. До старта остается меньше минуты, когда он наконец понимает и делает мне знак проходить.

Мои лыжи быстры, агрессивны. Я управляю происходящим. Чувствую себя сильным, и ошибка на первой стрельбе стоя ничего не изменит. Пересекая финишную черту, поднимаю указательный палец к небу. Я не мог посвятить им ничего другого, кроме победы.

Перелет прямой, но от этого он не становится менее длинным. В тесноте чартера, зафрахтованного Международным союзом биатлонистов для перелета в Ханты-Мансийск, усталый, но спокойный, я просматриваю таблицу общего зачета Кубка мира. Еще ничего не решено окончательно, но я располагаю вполне комфортабельным преимуществом.

Осталось три гонки, а я на 110 очков впереди Шипулина, что практически равно очкам, которые дают две победы. Мне нужно всего-навсего не провалиться в спринте.

В такой ситуации очень легко стать параноиком. Я теперь пью только минеральную воду, мою руки по десять раз в день и надеваю обувь с шипами всякий раз, когда выхожу на улицу, чтобы избежать риска поскользнуться и упасть.

В такие моменты всплывают в памяти случаи из истории нашего спорта. В 2005 году немец Свен Фишер проиграл «Большой Хрустальный глобус» в последней гонке. Он заболел и не смог использовать свой шанс.

Я знаю, что подобное может произойти и со мной, но как только выхожу на старт в спринте, думаю только о хорошем: еще восемь месяцев назад я еле передвигал ноги, сраженный мононуклеозом. В течение долгих недель мысленно страдал, мучимый сомнениями и мыслями о возможном конце карьеры, но продолжал верить, что выйду победителем из этого испытания. После того что довелось пережить, я просто не могу сломаться и все потерять в каких-то десяти километрах от самой прекрасной награды, моего четвертого «Большого Хрустального глобуса»! Нет, он не мог бы принадлежать никому кроме меня!