Во что мы верим, но не можем доказать: Интеллектуалы XXI века о современной науке - Джон Брокман

Я считаю, что эти данные поразительны. Мы исследуем некоторые из самых важных взаимодействий, возможных между людьми: поиск партнера, устройство на работу, переговоры о зарплате, определение своего места в социальной иерархии. К этим действиям мы готовимся и интеллектуально, и стратегически, иногда в течение десятилетий. И все же во многом не осознаем социальных сигналов, возникающих в начале взаимодействия, хотя они прогнозируют его результаты гораздо точнее, чем любые аспекты контекста (Привлекателен ли он? Достаточно ли у нее опыта?) или содержание разговора (выбранная стратегия убеждения, аргументы и т. д.).

Почему так происходит? Можно было бы предположить, что социальные сигналы, которые мы измеряем, возникли как средство установления племенной иерархии и связей. По аналогии, психолог Робин Данбар считал, что язык развивался в процессе груминга[17]. По этой теории племенной разум представляет собой бессознательный коллективный договор об отношениях и ресурсах, рисках и наградах. Он взаимодействует с сознательным разумом отдельных членов племени, «фильтруя» мнения согласно их ценности для племени. Наши данные соответствуют этой гипотезе и предсказывают результат в ситуациях социального взаимодействия. Например, во время переговоров по поводу зарплаты человеку более низкого статуса важно показать, что он – «командный игрок» и продемонстрировать эмпатию. А в ситуации возможного свидания основная переменная – интерес женщины. По нашим данным, существуют определенные паттерны социальных сигналов, почти всегда вызывающих желаемые состояния.

Важный вопрос об этих социальных сигналах: являются ли они независимым каналом коммуникации – иными словами, первичны ли эти сигналы или их можно назвать следствием лингвистической структуры (т. е. языка)? У нас еще нет окончательного ответа на этот вопрос, но мы уже знаем, что подобные исследования предсказывают развитие речи у младенцев и развитие личности ребенка и показывают, что взрослые могут менять социальные сигналы, меняя роли и позиции в ходе беседы. Более того, в наших исследованиях лингвистическое и фактическое содержание не показали заметных корреляций с паттернами или интенсивностью социальных сигналов. Так, даже если социальные сигналы оказываются лишь дополнением к обычной лингвистической структуре, это очень важное дополнение – нечто вроде аннотации речи, отражающей намерения оратора!

Итак, вот во что я верю, но не могу доказать: в значительной степени наше поведение определяется бессознательными социальными сигналами. Они определяют контекст, степень риска и структуру вознаграждения, в рамках которых происходят традиционные когнитивные процессы. Эта гипотеза соответствует идее Стивена Пинкера о сложности мозга и размышлениям Стивена Косслина о «системе социальных протезов». Она также предлагает конкретный механизм для хорошо известных процессов поляризации группы, группового мышления и иррационального поведения больших групп. Коротко говоря, возможно, есть смысл исходить из того, что люди обладают не только индивидуальным интеллектом, но и коллективным племенным разумом.

Ирен Пепперберг – адъюнкт-профессор психологии Университета Брандейса и научный сотрудник Рэдклиффского института последипломного образования. Основные профессиональные интересы связаны с исследованиями когнитивных и коммуникативных способностей серого попугая и сравнением их со способностями человекообразных приматов, морских млекопитающих и детей. Автор книги «Изучая Алекса».

Я верю, но не могу доказать, что человеческий язык эволюционировал из сочетания жестов и естественных вокализаций, посредством сопутствующей эволюции зеркальных нейронов, и что птицы демонстрируют наилучшую модель эволюции языка.

Исследования зеркальных нейронов – нейронов, которые активизируются, когда человек выполняет определенное действие и когда наблюдает за тем, как его выполняют другие – в последнее десятилетие обнаружили интересные свидетельства (хотя здесь еще недостаточно твердых доказательств) происхождения устной речи от жестикуляции. Гипотеза зеркальных нейронов предполагает, что для создания нейронной структуры, которая лежит в основе овладения/освоения языка, мозгу приматов потребовалась всего лишь небольшая реорганизация. Но эта гипотеза не предлагает модели развития языка из устной речи. Я полагаю, что здесь может оказаться полезной модель, основанная на вокализациях птиц.

Для начала немного теории. Птиц отряда воробьиных можно разделить на две группы: певчие, которые учатся своим песням, и субпевчие, у которых есть ограниченное число «песен», похоже, заданное им с рождения. У представителей первого подвида есть четкая нервная архитектура и механизмы освоения песен; у представителей второго подвида отсутствуют структуры мозга, позволяющие учиться новым песням, хотя у них, очевидно, есть мозг и голосовой аппарат, позволяющий петь. Чтобы дать дополнительную информацию о значении издаваемых звуков, птицы группы субпевчих, так же как и нечеловекообразные приматы, часто используют разные элементы поведения или жесты (разные позы, количество повторений песни, выпрямление перьев, разный рисунок полета и т. д.). Например, У. Смит может предсказать действия мухоловки по сочетанию позы, полета и песни особи, которую наблюдает. Певчие птицы, как и дети, которые учатся языку, не смогут научиться своим вокализациям, если они глухие. Им необходимо слышать и повторять песню, прежде чем они приобретут умения взрослых. Последняя работа Дж. Роуза и его коллег демонстрирует, что певчие птицы учатся даже синтаксису песен: они с рождения слышат парные фразы, которые затем объединяются в вокализации взрослых птиц. Эти данные демонстрируют, как воробьи интегрируют информацию о событиях, связанных во времени, и как используют эту информацию для развития последующего вокального поведения. Эти данные предлагают достоверную модель освоения синтаксиса людьми.

Далее, никто не знает, есть ли у птиц вообще зеркальные нейроны, или как эти зеркальные нейроны могли бы функционировать. Некоторые неврологические данные, связанные с реакцией птицы на ее собственную песню (на ее последующее воспроизведение с помощью диктофона, а не на то, что слышит птица, когда поет), дают интересные подсказки. Я предполагаю, что: (a) у певчих птиц есть такие нейроны, (б) такие нейроны играют важную роль в обучении пению певчих птиц, и (в) у птиц второго подвида есть только более примитивные зеркальные нейроны (сходные с зеркальными нейронами обезьян, в отличие от человека).

Но что можно сказать о так называемом недостающем звене между выученным и врожденным вокальным поведением? Среди приматов такое недостающее звено до сих пор не обнаружено, но Дональд Крудсма недавно обнаружил мухоловку (предположительно, птицу группы субпевчих), которая, очевидно, учится своей песне. Эта песня проста, но у разных групп этих птиц зафиксированы разные вариации – так называемые диалекты. Пока никто не знает, есть ли в мозге этих птиц механизмы обучения песне, или какими могли бы быть эти механизмы. Но я предполагаю, что у мухоловок Крудсмы будут обнаружены зеркальные нейроны, занимающие промежуточное положение между зеркальными нейронами певчих и птиц группы ложных певчих. Их можно будет рассматривать как модель недостающего звена между механизмами коммуникации нечеловекообразных приматов и человека.