Не отпускай мою руку - Мишель Бюсси

Айя только что звонила домой. Там все в порядке. Том укладывает спать Жад и Лолу. Айя терпеть не может вот так звонить, в трех фразах рассказывать, как прошел день, как можно скорее отключаться, чтобы не занимать линию, а потом выстраивать по порядку слова, набросанные в трубку сочувствующим мужем и взволнованными дочками.

Береги себя, дорогая! Мама, мы тебя по телевизору видели… Не волнуйся, дорогая, я справляюсь. Мама, ты когда вернешься? Девочки только твоего звонка ждали, сейчас выключим свет. Папа читал нам про Ти-Жана, а потом нашел хамелеона, он прятался под камнями за домом… Поцелуйте маму, девочки, она торопится…

Том — совершенство.

Он уже шесть лет как стал учителем, работает в верхней части Сен-Жиля. Занимается со старшими дошкольниками. Спокойный. Разумный. Добрый. Она часто спрашивает у него, с какой стати такой безупречный человек должен терпеть такую зануду, как она.

Ты не зануда, неизменно отвечает он. Ты цельная натура.

Цельная…

Иногда Айе кажется, что она живет с надежно закрепленной на подставке боксерской грушей: сколько раз ни ударь, всегда возвращается на место. Невредимая. Красивая боксерская груша из черного бархата. Потрясающий отец. Нежный любовник.

Айя не любит спать без Тома.

Но что поделаешь, если по острову разгуливает убийца с девочкой Лолиного возраста.

Она вытаскивает мобильник, смотрит, который час. У нее остается семь минут. Ей совершенно не из-за чего дергаться, Моресу строго велено немедленно звонить ей, если появится хоть что-то новое. Пока что он молчит.

Айя идет в сторону грота Первых Французов. Вдали виднеется порт Пуэнт-де-Гале… Именно здесь, если верить легенде, на берег сошли первые жители острова. Остров Бурбон, как его называли в те времена, до того был необитаемым. Никаких туземцев, колонистам никого убивать не пришлось. Остров был всего-навсего камнем посреди океана, не принадлежащим никому. Или принадлежащим всем…

Айя идет мимо кладбища моряков к своей припаркованной машине. Недавно она узнала, что ее прапрадед похоронен здесь, рядом с могилами пиратов. Аби Пюрви, ее предок, прибыл на остров в 1861 году, во времена ангажизма — местный политкорректный термин для обозначения рабства после его отмены Французской республикой. Следом за африканцами и тамилами сюда тысячами везли зарабов для работы на плантациях сахарного тростника… И вот тут в метрополии как раз научились делать сахар из сахарной свеклы, после чего мгновенно рухнула вся экономика острова. Насмешка зарождающейся экономической глобализации — тысячи рабов оказались безработными. Прапрадед Айи, как и другие зарабы, пытался сколотить состояние на торговле тканями. Этническая солидарность. Он нашел себе нишу — плетеные соломенные шляпы из стеблей чайота. Они дали ему возможность выжить, во всяком случае, ему это удавалось лучше, чем большей части креолов, подыхавших с голоду.

Джалад, сын Аби Пюрви, продолжил дело отца. Чайот, соломка, шляпы — они не перестанут продаваться, пока тропическое солнце будет припекать головы. В 1906 году он женился, свадьба была в мечети Нур-аль-Ислам в Сен-Дени — самой старой мечети Франции. Купил клочок земли в Сен-Жиле, не предполагая, что как раз напротив этого каменистого участка, вдоль которого тянулась грязная канава, французы построят вокзал Сен-Дени. Поначалу он хотел перебраться оттуда куда-нибудь еще — из-за шума, дыма, толпы. Потом привык. В конце концов он сдал свою хижину жителям Сен-Дени, которые проводили выходные у лагуны. Пять лет спустя, в 1912 году, он бросил плести соломку и построил пансион на семь комнат.

Фарис, дед Айи, родился в 1915 году в большом доме, выстроенном в колониальном стиле, в верхней части Сен-Жиля. Дела семьи Пюрви шли как нельзя лучше. Теперь не только по железной дороге, но и на пассажирских судах, бросавших якорь в порту Пуэнт-де-Гале, прибывали потоки отборных туристов: руководителей предприятий, богатых семей, жаждущих экзотики. В 1937 году Фарис заложил первый камень достойного этого названия реюньонского отеля, который открылся двумя годами позже. Первые его постояльцы задержались дольше, чем предполагали: это были богатые европейцы, бежавшие от нацизма, большей частью евреи. Иудаизм — единственная религия, которой до тех пор недоставало на острове!

Отец Айи, Рахим, появился на свет одновременно с открытием отеля «Лагуна», в 1939 году. Он был единственным сыном и нашел себе сестренку-ровесницу по имени Сара Абрамова, дочь еврея-предпринимателя, для которого отель стал убежищем на время войны и который после 1945 года не захотел покидать тропики ради молодого государства Израиль. Они росли вместе и были неразлучны, проводя время то в коридорах отеля, то на берегу лагуны. Для Фариса, Айиного деда, свадьба была делом решенным. Его деловое чутье, подкрепленное банковским счетом его тестя, давало возможность написать историю счастливого соединения евреев с мусульманами, какая могла произойти только на Реюньоне, и надежду на создание туристической империи. Когда Рахим и Сара достигли совершеннолетия, их отправили в Соединенные Штаты изучать международную торговлю. В одном и том же учебном заведении, на одном курсе. Рахим был робким и послушным, но семейное предприятие интересовало его меньше, чем его предполагаемые художественные способности, которые проявлялись в работе с фаянсом. Сара, со своей стороны, вскоре променяла креольские мелодии своего детства на рок группы Beach Boys. Она так и не вернулась домой. Подцепила светловолосого калифорнийца и осела в Сан-Диего. Прощайте, грезы о гостиничном комплексе посреди Индийского океана… Ее отец, Натан Абрамов, покинул Реюньон в 1967 году и поселился в Тель-Авиве. Рахим вернулся из Соединенных Штатов один, без денег и даже без диплома. В довершение ко всему этот недостойный сын, едва вернувшись, утешился после всех своих неудач, влюбившись в самую красивую девушку в гостинице, — Лайла, неграмотная креолка, только-только ставшая совершеннолетней, мыла туалеты. Отцовское разочарование, гнев, угрозы — ничего не помогло. Рахим, который и мечтать не мог о том, что такая красавица на него хотя бы посмотрит, впервые решился противостоять отцу. Он отплыл вместе с Лайлой на Мадагаскар, убегая от проклятий семьи и насмешек зарабов и надеясь разбогатеть благодаря занятиям искусством. И снова у него ничего не вышло. Он кое-как выживал, таская камни для строительства дамбы на озере Алаотра. На Реюньон он вернулся только шесть лет спустя, после смерти отца. Лайла тогда была беременна Айей. Денег не было. Работы тоже.

Рахима встретили как зачумленного. После его отъезда отель, оказавшийся на грани разорения, перекупила крупная международная корпорация — Marriott Corporation, одним из акционеров которой был — вот ирония судьбы! — Натан Абрамов. Управляющему отеля, переименованного в «Аламанду», бельгийцу с кучей дипломов, до семейного наследия никакого дела не было. Он взял мать Айи на работу, потому что она была красивая, а заодно уж и потому, что она знала свое дело и была местная. Время от времени, если Лайла очень уж просила, он давал работу и Рахиму — по его специальности, по фаянсу: ванные, бассейн, туалеты. Айя помнила, как другие служащие, когда она смирно ждала родителей в гостиничном коридоре, не стеснялись при ней унижать сына прежнего хозяина. Как аукнется, так и откликнется! Фарис Пюрви был не из тех, кого могли разжалобить проблемы мелких служащих, а неудачники среди зарабов были редкостью. Только намного позже она поняла, что на Рахима все смотрели как на последнего представителя пришедшего в упадок рода, который, пытаясь восстановить династию, женился на самой красивой девушке острова… До того как ей исполнилось десять лет, ее родители жили на убогой окраине с несколькими покосившимися хибарками, отделенной от Сен-Поля и Сен-Жиля восьмидесятиметровыми скалами, потом перебрались в Флеримон. Рахим умер в пятьдесят два года, Айе тогда было семнадцать. Он оставил после себя бедную семью и удивительный дом, снизу доверху выложенный плиткой. Местная достопримечательность. Ее мать и сейчас живет в этом доме.