Пришелец-суперзвезда - Генри Уинклер

– Могу использовать твой амулет, – предложила она. – Я прилеплю к его кончику жевательную резинку. Опущу его, твоя вафля к нему прилипнет, и я потяну вверх. Как на рыбалке.

– Тебе нельзя прикасаться к этому амулету, – сказал я, хватая его и крепко прижимая к груди.

– Почему? Ты боишься, что я заберу твоё украшение и не верну обратно?

– Это не украшение, – сказал я. – В нём содержится титановый флакон, который позволяет мне совершать биологическую трансформацию. Если с этим амулетом что-то случится, мне конец.

– Бадди, ты должен довериться мне, – сказала она. – Другого выхода нет.

Она протянула руку и сняла амулет с моей шеи. Вынув изо рта жевательную резинку, Кэссиди осторожно прикрепила её к кончику амулета, затем опустила цепь в щель между нашими креслами. И стала с сосредоточенным видом перемещать его в темноте.

– Поймала! – воскликнула она. – Надеюсь, вафля хорошо прилипла.

Я воткнул свой самый длинный ноготь в щель, нащупал жвачку и осторожно прижал её к вафле.

– Это всё, что я могу сделать, – сказал я.

– Хорошо, всё нормально. Начинаю подъём.

Она очень аккуратно натянула цепь, и вафля стала понемногу пробираться через щель. Завидев её, я больше не мог ждать ни секунды. Я оторвал большой кусок и проглотил его одним махом, убедившись в том, что не откусил амулет. Когда я полез за остатком вафли, Кэссиди выхватила её у меня из-под носа.

– Остановись! – воскликнула она. – Нужно сохранить кусочек вафли, чтобы выяснить, что в нём содержится. Тогда мы узнаем, какая пища тебе подходит.

Я так проголодался, что готов был съесть целый пояс астероидов. Я хотел доесть всю вафлю, до последней крошки, но понял, что Кэссиди абсолютно права.

– Ты такая умница, – сказал я, и она улыбнулась.

Я мгновенно почувствовал себя лучше. Туман в голове рассеялся, конечности окрепли, а присоски плотно прижались к полу космического корабля. Всё, что содержалось в этой пластине, было именно тем питанием, в котором нуждалось моё тело. Видя, что я возвращаюсь к жизни, Кэссиди отдала мне амулет, и я осторожно надел его на шею. Мы оба знали, что я не могу потерять этот предмет. От него зависела моя жизнь.

– До встречи с Луисом ещё пять минут, – сказала Кэссиди. – Может, покажешь мне свои классные инопланетные вещички, которые здесь есть?

Было очень приятно, что Кэссиди принимает меня настоящего. И что её интересует жизнь пришельца.

– Я покажу тебе самое классное, что здесь есть, – сказал я, – если пообещаешь не пугаться. Для меня это нечто особенное.

– Покажи, – сказала Кэссиди. – Я хочу знать, что ты считаешь особенным.

Я нажал на серебристую кнопку на приборной панели, и она открыла отсек, в котором находился мини-проектор.

– Начнём! – приказал я.

Возникшая голограмма бабули Морщинки заполнила собой всю кабину.

– Если ты смотришь это видео, – сказала она, как и в первый раз, когда я включал эту голограмму, – я знаю, что твоё путешествие завершилось, и ты благополучно прибыл на место.

– Что это за пожилая женщина? – тихонько спросила Кэссиди.

– Моя бабушка, – ответил я, и на глазах выступили слезы.

– Должно быть, ты сильно по ней скучаешь, – заметила Кэссиди.

– Она – самое важное, что есть в моей жизни. Она стольким пожертвовала ради меня! Возможно, в эту самую минуту ей грозит страшная опасность.

– Мне очень жаль, Бадди, – сказала Кэссиди. – Уверена, ты обязательно увидишь её снова.

Я покачал головой, понимая, что эта встреча невозможна.

– Я так далеко, и мне так одиноко… – признался я со слезами на глазах.

– Ты не одинок, – возразила Кэссиди, сжимая мою костлявую ладонь. – У тебя есть я.

Мы сидели и слушали речь бабули Морщинки. При звуке её голоса мой сенсорный усилитель ожил и стал тянуться к ней, чмокая воздух. Я чувствовал то же самое. Я хотел обнять её и никогда не отпускать. Но знал, что на самом деле её там нет, она – лишь пустая картинка, сотканная из лучей мимолётного света.

Питательная вафля снабдила меня достаточным количеством энергии, чтобы пережить остаток дня. Когда мы вернулись с космического корабля домой, я снова превратился в Зейна Трейси, потому что Элоиза, привыкшая видеть меня в «костюме», то и дело просила повращать глазами, что очень раздражало.

– Надень свой крутой костюм, – потребовала она. – Я хочу посмотреть, как ты делаешь дурацкие глаза.

– У нас здесь важные взрослые дела, – прикрикнула на неё Кэссиди, – а ты нам мешаешь!

– Вы только и делаете, что таращитесь на вафлю, – заявила Элоиза. – Что это за взрослые дела?

Мы сидели за кухонным столом, а перед нами лежали остатки питательной вафли. Кэссиди держала её рядом с собой, опасаясь, что я наброшусь на неё и слопаю. К слову, я был недалёк от этого.

– Элоиза, – попросила Кэссиди, – будь хорошей девочкой и принеси нам лупу из ящика в папином столе.

– Мне бы так хотелось, чтобы папа был здесь и сам принёс тебе лупу! – вздохнула Элоиза.

Мне стало так жаль её, что я решил: в следующий раз, совершив превращение, доставлю ей удовольствие и продемонстрирую все трюки со своими глазами. Мало того, что глаза вращаются вокруг моей головы, так ещё и глазные яблоки могут прокручиваться в глазных впадинах. Я надеялся, что это поднимет ей настроение.

Кэссиди оторвала крошечный кусочек вафли и поднесла его к свету.

– Что ты видишь? – спросил я.

– Что-то коричневое.

– Это не похоже на научный анализ.

– Хорошо, – согласилась Кэссиди. – Коричневые молекулы. Доволен?

Элоиза вернулась с увеличительным стеклом, и мы с Кэссиди изучили кусок вафли. Увеличительное стекло лишь сделало маленький кусочек большим, но не показало нам ни одного из ингредиентов.

– Я попробую её на вкус, – сказала Кэссиди. – Может быть, так я смогу определить, что в ней находится. У меня же из-за этого не вырастут шесть глаз?

– Я бы хотел на это взглянуть!

– Ну, была не была, – сказала она, наклонилась ко мне и прошептала: – Я ещё никогда в жизни не ела космическую еду.

Она положила крошечный кусочек вафли на язык и закрыла глаза.

– Что ты чувствуешь? – спросил я.

– Странно. У человеческого языка более восьми тысяч вкусовых рецепторов, но ни один из них не откликается на этот вкус. Вафля не кислая, не сладкая, не солёная, не горькая. Вообще никакая. Безвкусная.