Восстание - Иоганнес Арнольд

его морщинистой шее говорило о том, что он еще не расстался с жизнью.

— Вы одни дежурите? — спросил Ентц вахмистра.

— Да, остальные не явились. Не пришел даже мой сменщик, хотя ему уже давно пора быть здесь. Не могу понять, почему он не пришел. В городе ничего особенного не случилось, все спокойно, но он все равно не пришел. Я совершенно один на дежурстве.

— Вы зря волнуетесь, — пытался успокоить его Ентц. — Если до сих пор никто не пришел, значит, никого не будет и позже.

— Почему? К службе так халатно относиться нельзя.

— Рюссель в здании?

— Да, герр бургомистр у себя.

— Так вот, — внушительно проговорил Ентц, — если за время моего отсутствия что-нибудь случится с Хайнике, то вам… — и он провел ладонью руки по горлу.

Вахмистр хотел что-то возразить, но Ентц уже был за дверью. Вахмистр, посмотрев на лежащего Хайнике, подумал: «С этим каждую минуту может что-нибудь случиться, даже если до него никто и пальцем не дотронется. Как я могу отвечать за это угасающее тело? К нему ближе смерть, чем жизнь». Вахмистр взял со стула подушечку и подложил Хайнике под голову.

— Так лучше?

Георг открыл глаза, тихо спросил:

— Кто вы?

— Фридрих. Вахмистр Фридрих.

У Хайнике на лбу выступили крупные капли пота. Он тяжело дышал. Руками вцепился в спинку стула. Боль пронизывала все его тело. В голове стучало. Широко открытыми глазами он видел только силуэт вахмистра.

Фридрих прислушался. Тот, второй, пошел наверх к доктору Рюсселю. Шума слышно не было, стрельбы — тоже. Коммунист сражался с бургомистром. Исход уже был ясен: завтра в ратуше будут править коммунисты. Фридрих был абсолютно уверен в этом, как и в том, что сегодня он в последний раз нес свою полицейскую вахту. Коммунисты не будут держать его вахмистром, так как он был членом нацистской партии. Фридрих, почесав подбородок, сел за барьером, отделяющим одну часть комнаты, где находились два стола, от другой ее части, которая предназначалась для посетителей. В вахтерской пахло мастикой: недавно натирали пол. Вахмистр не против был бы открыть окно и вдохнуть свежего воздуха, но боялся пошевельнуться. Любое движение могло испугать Хайнике, а испуг мог стоить жизни этому смертельно больному человеку.

Однако через минуту вахмистр все же встал и тихо подошел к стульям, на которых лежал Хайнике. На лбу у Хайнике блестели капли пота, рот перекосило от боли, и только одни глаза оставались, как всегда, ясными. Казалось, они видели все насквозь.

— Что такое? — спросил Хайнике звонким, чистым голосом.

— Вы коммунист?

— Да. Вы же знаете меня. Я известен полиции города. Вы должны знать меня по своим полицейским бумагам.

— Да, я знаю вас. Конечно, я знаю вас, хотя лично с вами я никогда не имел дела. Разве вы можете заявить, что мы когда-то встречались?

— Нет, нет, я не могу этого сказать, — подтвердил Хайнике.

— Я ни с одним из коммунистов не имел никаких дел, — продолжал Фридрих. — От таких дел я старался по возможности уклониться. И мне всегда удавалось не принимать в них участия. Так что я один из тех, кто…

— Однако нацистом вы все же стали, — упрекнул его Хайнике.

— А разве иначе меня держали бы вахмистром?

— Да, вахмистром вы бы тогда не были, — согласился Хайнике.

Георг приподнялся и, откинувшись на спинку одного из стульев, начал осторожно массировать ладонями ноги. Боль немного утихла. Хайнике оглядел комнату, тяжело вздохнул. Заметил на стене белое пятно прямоугольной формы. След от портрета. Судя по размерам, это был портрет Гитлера или Геринга. А может, здесь висел портрет Гиммлера, поскольку это была полицейская вахтерская. Портрет кто-то снял. Не Фридрих ли? Противно пахло половой мастикой. Хайнике встретился взглядом с вахмистром.

— Мы будем натирать полы розовым маслом, — проговорил, улыбаясь, Георг, а затем сказал: — Итак, вы стали членом нацистской партии для того, чтобы сохранить за собой место вахмистра. А вот теперь вы не будете вахмистром, и потому, что были членом нацистской партии.

— Да, люди всегда делают что-то не так. Я думал…

Хайнике засмеялся, но вдруг неожиданно смолк. У него начинался новый приступ боли. Он сжал губы и тихо застонал.

Фридрих смотрел на Хайнике, но тот молчал. Хайнике пытался воспроизвести в памяти лицо вахмистра, но ему это так и не удалось. Эта глуповатая физиономия была, по сути, маской, за которой скрывался ловкач, приспособленец. Они пристально смотрели друг другу в глаза. Никто не отводил взгляда. Это был своеобразный поединок Хайнике с Фридрихом, этим пронырливым, на вид глуповатым дельцом. Это наверняка он снял со стены портрет Гитлера. Снял из-за трусости, чтобы его не смогли обвинить, поскольку он был последним в вахтерской. Поединок закончился безрезультатно: словно по команде, оба одновременно отвели взгляды.

Вахмистр положил Хайнике руку на плечо и, устремив свой взгляд куда-то в окно, добродушно проговорил:

— Мой дорогой Хайнике, завтра вы будете править городом. Предотвратить этого я не могу. Но я достаточно лоялен и не буду ставить вам палки в колеса. Я знаю: прав тот, у кого власть. И вы, пользуясь властью, выбросите меня на улицу, выбросите только за то, что я был членом нацистской партии.

Фридрих шагал вдоль барьера. Теперь он уже не обращал никакого внимания на Хайнике. Гремел своими сапожищами по паркету, видимо решив доконать Хайнике, если тот не захочет понять его. Он даже радовался, видя, как Хайнике вздрагивал от каждого его шага.

Наконец вахмистр остановился.

— Ну, что, господин Хайнике, вы решились? Если вы оставите меня здесь, считайте, что я ваш! Только думайте поскорее! Иначе…

Хайнике приподнялся, схватил свою клюшку и замахнулся ею. С каким удовольствием он огрел бы этого подлеца!

Фридрих отскочил к двери. Хайнике опять лег и сказал спокойно:

— Я все обдумал: вы вылетите вон!

А Герберт Ентц сидел тем временем напротив письменного стола бургомистра доктора Рюсселя. Безо всяких обиняков Ентц выложил ему все, что нужно было сказать. К удивлению Ентца, бургомистр выслушал его очень внимательно. Сейчас Рюссель был полной противоположностью того человека, с каким столкнулись Ентц и Хайнике сегодня утром. Рюссель уже давно закончил свое завещание. На его столе лежало распоряжение ландрата Каддига. Бургомистр пристально разглядывал это распоряжение. Ентц выходил из себя оттого, что Рюссель так спокойно разглядывает этот белый лист бумаги. Было бы гораздо понятнее, если бы бургомистр вскочил, начал неистовствовать, стучать по столу кулаками, даже бросился бы в порыве бешенства на него. Но Рюссель сидел молча, будто что-то обдумывал. Ентцу был неизвестен ход его мыслей. Такая ситуация весьма удручала Ентца. Он был