Проклятие Персефоны - Рина Харос

ее в сторону. Холодный пот выступил на лбу.

Пути назад нет.

Я обречен.

* * *

Бороздя волны, корабль медленно шел по установленному курсу. Большинство матросов уже днем начали отмечать воссоединение с морскими просторами, поэтому к ночи со всех сторон доносился пьяный смех. Проверив наличие ножей, я глубоко вдохнул морской воздух, стараясь заглушить дрожь во всем теле и отвлечься от суматохи, которая творилась на корабле.

Я слегка прикрыл глаза, рисуя в голове образ Эмилии. Смогла ли она простить и принять мою долю? Поняла бы она меня, зная, что все это делаю ради хрупкой надежды заслужить ее любовь?

Внезапно почувствовав небольшую тряску и отпрянув от борта, я вгляделся в ночное море. На небе не было звезд, луна светила не в полную силу, оставляя на водной глади нежные приглушенные блики. Осторожно достав из кармана миниатюрный нож, я спрятал его в рукаве рубахи. На всякий случай.

Тряска прекратилась так же быстро, как и началась.

Немного успокоившись, я осторожно приблизился к гогочущим в пьяном угаре морякам, но стоило мне в приветственном жесте поднять руку, как вдалеке послышалось пение. Заунывный и обволакивающий женский голос звал, заманивал, разбивал душу на осколки, каждый из которых был наполнен отчаянием. Вместо ожидаемой тоски я ощутил лишь трепет от предстоящей неминуемой встречи с обладательницей голоса, звучащего в моей голове. Морская гладь атласной лентой стелилась вокруг без единого рифа, на котором могла прятаться таинственная певица. Подождав пару минут, я обреченно махнул рукой в сторону моря и направился к пьянствующей толпе.

Матросы и не думали прислушиваться, двое из них рьяно доказывали что-то, готовые пустить в ход не только слова, но и кулаки. Остальные образовали круг и подначивали товарищей, выкрикивая непристойные грубые фразы и тайком делая ставки. Какое-то время понаблюдав за происходящим, я потерял интерес к спору и, отодвинув маленькую бочку, уселся на нее, широко расставив ноги. Старик слева от меня наклонился над прогнившим столом и, взяв наполненный ромом стакан, молча протянул его мне. Руки его слегка дрожали и были покрыты морщинами, под ногтями чернела грязь, вызывая приступ тошноты. Я встретился со стариком взглядом и, благодарно кивнув, принял стакан, дабы не обидеть.

– Неужели девчонка довела тебя до такого отчаянного шага? – Голос, наполненный презрением и осуждением, заставил вздрогнуть.

Пей.

Краткая вспышка боли. Зажмурив глаза и сжав зубы, я отрывисто выдохнул. Старик явно заметил перемены на моем лице, но решил промолчать и подлить себе ром в почти опустевший стакан. Он упрямо старался перехватить мой взгляд, но всякий раз, когда у него это получалось, я поспешно опускал голову, пытаясь унять дрожь. Тогда-то я и приметил странный амулет на дряблой сморщенной шее. Сделав несколько спешных больших глотков и почувствовав, как по телу моментально разлилось приятное тепло, я повернулся к старику и четко произнес:

– Мне не нравится, как ты на меня смотришь, старик.

Тот лишь пожал плечами и продолжил сверлить меня взглядом. Что-то в нем было пугающее, звериное. Его глаза напоминали золотую монету на пыльной дороге, а дряблое трясущееся тело – трухлявый полый дуб, который старик отчаянно пытался заполнить алкоголем. По телу пробежал холодок – готов был поклясться, что матрос старается подавить ухмылку.

Внезапно за спиной раздался крик, в котором читались нотки ужаса и тревоги:

– Что за черт?! Где капитан?! Почему мы отклонились от курса?! Вставайте и немедленно за работу, жалкие свиньи! Вам платят не за то, чтобы вы просиживали задницы! Быстро поднять паруса, один из вас мигом за штурвал, надо вывести эту посудину с рифов!

«Рифы?» – я удивился, подумав, что это какая-то неуместная шутка, ведь только что видел чистейшее морское полотно собственными глазами.

Но матросы бросились врассыпную: кто-то за штурвал, кто-то поднимать паруса, кто-то разгребать и убирать остатки недавнего веселья, чтобы в этой суматохе никто не покалечился, случайно споткнувшись о бутылку рома. Оглядев палубу, заметил, что старик уже стоит в углу, засунув руки в карманы, и с довольным выражением лица смотрит на происходящее безумие. Одну его ногу заменял деревянный протез, сделанный будто наспех, вторая нога была перевязана грязными бинтами, но одно не давало мне покоя – скрюченные пальцы громко стучали по палубе, лицо выражало полный восторг и эйфорию. Откинув голову назад и закатив глаза, он явно наслаждался моментом. Решив, что старик тронулся умом, я поспешил на помощь матросам, но чья-то цепкая рука схватила меня за локоть и развернула: безумные глаза моряка и гнилые выпирающие зубы заставили поежиться. Я попытался вырваться, но костлявые пальцы сжались, точно клещи. Свободной рукой старик нащупал фляжку, явно встревоженный:

– Ты выпил мало. Королева будет недовольна мной.

Чокнутый протянул мне фляжку, как ребенок, который хочет угодить матери, умоляя при этом не отталкивать. Эйфория на его лице сменилась ужасом, восторг – нервозностью. Старик постоянно облизывал потрескавшиеся губы и тихо постанывал.

Пей!

Снова вспышка боли. Порывисто выхватив тару из рук старика, осушил ее до последней капли и выкинул за борт, вытирая остатки рома с губ тыльной стороной ладони. В голове снова возникло дивное пение, которое я услышал, перед тем как подойти к старику: оно становилось все настойчивее и требовательнее, манило, заглушая чувства и эмоции. Перед глазами помутнело, голова закружилась. Я услышал всплеск воды по правому и левому борту, мужские крики, полные ужаса, и довольное бормотание старика о том, что Королева его наградит.

А затем отключился.

* * *

Проснулся я оттого, что солнце нещадно жгло кожу, словно ее сняли скальпелем, а оголенные мышцы прижгли спиртом. Перевернувшись на живот, попытался приподняться и вдохнуть морской воздух. Он отдавал металлом, кровью и протухшей плотью. Меня вывернуло прямо на палубу. Стараясь унять дрожь в теле, на слабых ногах я поднялся, стянул с себя мокрую рубашку и, вытерев лицо, откинул ее в сторону.

– Эй, есть кто?

Тишина.

Попытался уловить хоть какие-то звуки или крики, но спустя несколько минут понял, что на корабле я остался один. О том, что здесь еще кто-то находился всего несколько минут назад, говорили лишь красные разводы на досках. Правда, и они вскоре были смыты взметнувшейся пенящейся волной.

Выругавшись под нос, я пнул стоящую под ногами бочку и направился на поиски пресной воды или рома, но нашел лишь остатки еды, покрытые мошкарой и плесенью. Брезгливо сморщив нос, сделал несколько шагов назад, когда внезапно услышал знакомый голос:

– Не это ищ-щ-ешь, Уилл?

Развернувшись, удивленно выгнул бровь, решив, что уместнее будет промолчать – нужных слов все равно не мог найти. Передо