Голубиная книга анархиста - Олег Ермаков

— Случайно нет, — сказал Вася и вдруг засмеялся по своему обыкновению: — Хых-хы-хы… «Я родился в таможне, когда я выпал на пол. Мой отец был торговец, другой отец — Интерпол…»

— Ну и насчет голодомира… Колхозы были крепкие. И наш завод процветал, можно сказать. Да, не у всех были тачки, не все ездили в Турцию. Но был… как бы сказать? Был какой-то настрой, нерв такой, дескать: я имею право!

— А я слышал о тех временах такой анекдот, — тут же парировал Вася. — Имею ли я право на жилье? Конечно. А имею ли я право на свободу совести? Еще бы. А имею ли я право жить, где хочу? Имеешь, имеешь. Отлично, тогда могу ли я… Э-э, нет, товарищ, не можешь.

Борис Юрьевич усмехнулся, попросил достать из бардачка сигареты, закурил.

— Ты-то моложе, не видел этого, — проговорил он назидательно.

— Хых-хы-хы, — нервно смеялся Вася. — Вас, фермеров, давят, а вашему внуку кто-то то же самое скажет: да не давили, ты слишком молод, хы-хы, не жил и не видел.

На самом деле Борис Юрьевич был старше Васи лет на пять-семь.

— А старшие господа как раз и говорят, что дух былого сейчас и возрожден, — продолжал Вася. — Колхозников всегда давили. Теперь оседлали вас. Или нет? Вранье?

Борис Юрьевич затягивался сигаретой, угрюмо глядя вперед.

— Например, все эти разговоры, зараза, об импортозамещении, — не отступал Вася. — Как оно на деле?

Борис Юрьевич мрачно кивнул.

— Разговоры о том, что теперь русская свинина спихнет с прилавка бразильскую и всякую прочую, а русские яблочки будут румянее польских, — брехня одна, — сказал он. — Вместо польской и американской продукции прут турецкую. Это как с курортами. Чартеры в Турцию намного дешевле полетов в тот же Крым. Ясен пень, какое направление выберет гражданин. Не знаю, как там у турецких фермеров, а у нас удавка налогов, проверок да просто наездов…

Борис Юрьевич говорил как бы мимо воли. Не он говорил, а в нем что-то говорило.

— Оно, как в той сказке, — продолжал Борис Юрьевич. — Кормил мужик двух генералов, и сейчас кормит — именно генералов, а не всех. Всех россиян — турецкий крестьянин да китайский кормит. Ему и барыш на развитие. А здесь тебе дают кредит на льготных вроде бы основаниях и тут же требуют отдачи. Или кредит на картошку, а ты из-за погоды решаешь не картошку, а развести птицу. Все, статья, нецелевое использование. Технадзор, Роспотребнадзор… уф! Ну это мое хозяйство, по сути, мелкое. Но если посмотреть в целом? По всей стране?.. Вот, к примеру, зерно. Конечно, мировые проблемы легче решать, чем проблему зерна. Тут как? Производители, как всегда, в убытке. До трех миллионов отборного зерна Россия теряет в год. Вдуматься! — Тут Борис Юрьевич отпустил одной рукой руль и постучал себя по виску. — Три миллиона. А из-за чего? — Он свирепо взглянул на Васю.

— Из-за чего? — спросил тот.

— Да, как обычно. Торговая сеть виновата. Эти торговцы берут больше, чем надо, а потом просто возвращают нереализованное тебе обратно, и все. По той же цене, что и брали. Такие правила. А срок годности уже вышел. Кому такое зерно? Запаривать свиньям… А от зерна свинина слишком жирная. Короче, его просто выбрасывают, больше никто париться с этим не хочет. Ну?! А проценты? Это страна банкиров. Однозначно. У китайского фермера один процент годовых, а у нас не меньше восьми — десяти. Ну и что? Конкурент я ему? Да еще он этот процент будет выплачивать лет тридцать, а? Хотел бы я знать, как это все называется?

— Тоталитаризм, зараза, — тут же заявил Вася. — Сиречь госкапбеспредел.

Лицо Бориса Юрьевича сморщилось.

— Чего? — спросил он, косясь на Васю сквозь дым.

— Государственно-капиталистический беспредел. Это то, что мы построили. Хотя лично я в этом и не участвовал.

— Хм. А где же ты все это время жил? На Ямайке?

— Ну, или скажем так, мой вклад был подневолен и минимален.

— Как это Эдик сказанул? Пятый элемент? — спросил с хмурой улыбкой Борис Юрьевич.

— Ну, он-то тот еще государственник, прлоклятье, — отозвался Вася с ожесточением.

— А ты, значит, антигосударственник?

Вася не удержался и кивнул.

Борис Юрьевич посмотрел на него, поднял козырек кожаной кепки вверх, чтобы лучше видеть, и снова посмотрел.

— Да?

— Да, — сказал Вася, — я — последователь Чжуанцзы.

И по его веснушчатому лицу расплылась блаженная улыбка.

— Ну, и здесь не выдержали конкуренции, — пошутил Борис Юрьевич.

— Да нет! — тут же с жаром возразил Вася, сияя. — Есть конкуренция, да еще какая! Кропоткин, Бакунин, Толстой.

— Бакунин?.. В смысле… анархист?

— Да, — с той же улыбкой подтвердил Вася.

— Хм… А при чем здесь Толстой?

— Так он и был анархистом, — сказал Вася.

— Лев Толстой? — уточнил Борис Юрьевич. — Который Николаевич?

— Да.

Борис Юрьевич растерялся.

— Так он же… он же «Войну и мир» написал.

— Ну написал.

— Как это «ну»? Он же прославил победу русских под началом царя.

— Русских и прославил, а царя — не очень-то.

— Но ведь… подожди… Анархисты ведь ни черта не выиграли бы у Наполеона?

— Стихийные силы помогали. Дед Мороз.

Борис Юрьевич с веселым недоумением поглядывал на Васю, крутя баранку.

— Ну и диковинные же у тебя представления!.. А я и не знал, что такого-то работника нанял.

— Это не у меня диковинные представления, а у Льва Николаевича. К нему и надо предъявлять прлетензии, зараза. Он, например, говорил, что любое правительство — сборище одних людей, насилующих других.

— Да? — переспросил Борис Юрьевич.

— Да. Это чингисханы с терлеграфом. Так он говорил. Точнее, так говорил Герцен, а Толстой это с удовольствием повторял. А сейчас я бы уточнил: чингисханы с интернетом, яхтами, «БМВ», Куршевелем и «Лайфньюс», НТВ, Первым каналом с откормленным Соловушкой-разбойником. Без тюрем, казней, убийств, обмана, унижения — нет никакой власти. Войско — собрание дисциплинированных убийц, зараза. А война — просто схватка за право нескольких кучек господ доить и унижать подданных. Войско нужно для охраны прежде всего кучки господ. А еще нужна гипнотизация. Для этого есть два рода суеверий: религия и патриотизм. Ххыхы, посмотришь на картинку в телевизоре перед пасхой или там рождеством, где прлезидент рядом с патрлиархом, и — вот она, лучшая иллюстрация этой мысли нашего сиятельного графа.

— Погоди, это тоже Толстой говорил?

— Хых, хы-хы… Про телевизор он еще не успел сказать. Но про религию и патриотизм — да, ручаюсь головой, хоть Вальчонок и не советует ничем ручаться.

— Ну все-таки… это вряд ли, — недоверчиво проговорил Борис Юрьевич. — Не мог он такого говорить. А как же его Болконский да Кутузов? Наташа Ростова. Бал. Там еще охота на волка… Бородино. И все это… Платон… как его…