Судьба и другие аттракционы - Дмитрий Раскин

— То, что в пределах, уже дом.

— И в этом доме вы занялись «вглядыванием»?

— Вы несколько торопитесь с вашим сарказмом, Гордон. Мы не обольщаемся. И не слишком зависим от… — я запнулся, — от надежды, что ли… Если только сие не очередная иллюзия наша. А так — мы поверили, что надо «вглубь», а не «вширь» и не «вверх», и на этом пути тут же возникли свои школы, своя борьба самолюбий, своя мода, свои штампы. Но кажется, мы настолько умны теперь, что не принимаем больше свое понимание всего этого за мудрость.

— Это и есть вкус вашего бытия?

Мне показалось, будто Гордону стало даже и легче. И это мне не понравилось.

— Привкус, наверное, — ответил я. — Это не катастрофа, не неудача даже — только лишь безысходность.

— Вы ее и добивались?

— Вряд ли. Но мы все-таки нравимся самим себе в безысходности.

— Я понял, — сухо сказал Гордон.

— А космос мы, конечно же, продолжаем исследовать. — Это я уже дабы избежать новой паузы. — Просто несколько изменилась иерархия целей.

— И вы не ждете от него чудес? Не обольщаетесь насчет Контакта. А на этой вашей Европе… кстати, как надо говорить: «на» или же «в» Европе?

— Все-таки «на», но мы ее обжили настолько, что все чаще говорим «в».

— Так вот, актов суицида на сто тысяч населения, если верить вашим газетам, там в три раза больше, чем на Земле.

— В три с половиной, — поправил я.

— Ладно, давайте адрес — вдруг сказал он.

— Какой? — не понял я.

— Ну, адрес ресторанчика, вы обещали.

— Хотите проверить, в самом ли деле любите картофель в оливковом масле?

— Я хочу есть.

Он ответил резко, резче, чем следовало. Я дал ему карточку ресторана.

— Ну что, мистер Гордон, до завтра?

— Не знаю, — сказал он.

— Гордон! — Я окликнул его, когда он был уже в дверях, — я сегодня пытался показать вам, что понимаю ту вашу правду, что вы принесли с «Медеи». — Это мое «принесли» показалось мне выспренним, а «правда» кольнула фальшью. — А теперь не уверен. Но я попытаюсь еще раз. Единственное только: пока вас не было, мы научились жить без болезней и умирать без боли. Вы что-то еще можете добавить к этому?

— Когда вы доложите Экспертному совету? — ему, в общем-то, удалось спросить без мольбы в голосе.

— Сроки доклада, как вы теперь уже знаете, устанавливаю не я.

Гордону хорошо, он сейчас уплетает картошку, а у меня уже в пять отчет. Член Экспертного совета миссис Фледчер милостиво уделяет мне и консультанту Меерсу целый час своего бесценного времени… м-м да.

Ее всегдашнее требование докладывать только самое главное, минуя детали. А мы с Меерсом совершенно по-разному определяем, что здесь детали, а что как раз главное. Она, как обычно, терпеливо выслушает нас, потом скажет мне: «Таким образом, вы до сих пор так и не выяснили, кем и как на самом деле были убиты Кегерн и Лоренс?» Глянет на Меерса: «У вас есть идеи?» (От меня уже давно никто не ждет идей.)

Что все-таки хорошо в моей работе (это я уже открываю дверь своего дома), я вижу миссис Фледчер только раз в месяц.

Прихожая приняла мою одежду, подала халат и принялась чистить обувь. Процессор гостиной, как всегда, отреагировал на мое появление включением звездного неба на потолке. Датчики кухни оценили мое настроение, и к моему обычному ужину была добавлена бутылка коньяка. Только мне хотелось, чтобы салфетки сегодня были… Да какими угодно, только не желтыми. Кухня сразу же заменила салфетки на зеленые и заварочный чайник тоже был подан зеленого цвета.

В моем микрочипе запиликало. Ну, конечно, процессор спальни запрашивает, нужна ли мне сегодня киберженщина и если да, то к которому часу и в каком облике? Иногда я заказываю в виде миссис Фледчер, но что-то давно не было той высокой мулаточки. Ладно, все зависит от того, как пойдет коньяк, скорее всего, ограничусь легким чтивом перед сном. Ставлю процессор спальни в режим ожидания.

Коньяк пошел хорошо. Не всегда так бывает. Уже со второй рюмки на душе так тепло, и жалость к себе самому становится светлой. Я научился ценить простые радости жизни и они (как ни комично, конечно) иногда примиряют с тем фактом, что смысл этой самой жизни не про нашу, как говорится, честь. А радости и должны быть простыми именно, этак ценнее и, в общем-то, слаще. Слава богу, эпоха безудержного гедонизма уже ушла, и в наше время умеренности и сдержанности наслаждения не подвергаются безудержной инфляции. А почему бы сегодня киберженщине не быть старой девой, такой вот трогательной, с комплексами.

Снова пищит микрочип. Наверное, это ванная. Нет. Компьютер спешит сообщить о новом письме. В кабинет идти неохота, вставать за пультом тоже, я кричу в дверной проем «ко мне!» Компьютер выкатывается из кабинета на всю длину провода и замирает перед обеденным столом.

Так я и знал! Это Гордон. И ведь придется читать. Ладно, потом запьем коньяком. Ну и что там?

от: [email protected]

июль 9, 2500

19.30

Кому: консультанту первой категории У. Томпсону.

Тема: слишком экстравагантна, чтобы ее формулировать.

Добрый вечер, мистер Томпсон!

Я благодарен вам за все, что вы сделали, пытались сделать в данной ситуации, но боюсь, что на этом наши с вами возможности исчерпаны. Мы будем только лишь ходить кругами, повторяться без конца до самой вашей пенсии. И так очень быстро истреплется то, что вроде бы установилось сегодня между нами. Не сочтите меня навязчивым или же сентиментальным (я не собираюсь извинять самого себя тяготами трехсотлетнего перелета, драматизмом событий на открытых нами планетах, влиянием на организм анабиоза). К тому же я не склонен преувеличивать значение того, что было сегодня у нас. И тем не менее закончить на взаимном раздражении и колоссальной, опустошающей усталости друг от друга было бы жалко. Это я к тому, что не приду завтра.

Завтра я начну жить. Попробую. Мне действительно надо будет многому научиться, многое понять, может быть, даже слишком многое — боюсь не справиться.

Уровень гуманизма вашего времени я оценил, на него и надеюсь. Ни на что другое, собственно, не приходится. Но не хотелось бы все-таки злоупотреблять.

Весь этот месяц я писал. Получилось что-то вроде повести. В ней в литературной форме есть все то, что я пытался сказать вам и вашим коллегам. (Чем меньше у нас с вами становилось понимания, тем больше было у меня литературы.) Написал вот и написал. И что? А сегодня вдруг: если мы зашли в тупик с фактологической правдой, может, правда художественная станет прорывом здесь? Возможно, я тороплюсь, опять обольщаюсь, но похоже, у меня нет выбора.

Вы прочтете и то, о чем я еще не рассказывал вам — где-то вы с Меерсом мне не дали, а где-то у меня просто не повернулся язык. Есть вещи, о которых я смог сказать лишь вот так, в форме вымысла, как оказалось. Кстати, о вымысле, его достаточно много, этого требовала сама логика написания (не насчет кто кого убил и прочее — не пугайтесь). Но у художественного вымысла есть своя правда, иногда даже высшая, извините за банальность (разумеется, я не претендую и вообще). Это во мне, видимо, заговорили рудименты той прежней, книжной культуры.