Первое правило диверсанта - Роман Белоцерковец

Силы покинули, последним усилием я обхватил рюкзак рукой, устроил на нем голову и, не обращая внимания на непрекращающийся дождь, уснул, будто вновь провалился в ту яму у водопада. На этот раз уже окончательно — на самое дно.

Когда проснулся, дождь закончился. Мое тело больше чем наполовину лежало в воде, пока я спал, уровень поднялся метра на полтора и, если бы я вырубился там, где очнулся впервые, то точно бы утонул. Опять эти бесконечные «бы». Как же мне надоело, что моя жизнь постоянно висит на тоненьком волоске и принадлежит нелепым случайностям. То, что грабители не убили, — случайность. Кто-то подкинул паек в павильон — случайность. Вышел на здание «комитета» — случайность. То, что не сдох там и нашел бомбоубежище, — случайность. Выжил при нападении чертова зомби — случайность. Не был разоблачен в общине — случайность. Не пристрелили наемники — случайность. Не утонул в говностоке — случайность.

Надоело! Честное слово. Вот надоело, и все тут!

Я проверил состояние вещей в рюкзаке. Все в порядке, кроме сухарей. Табак, спички и чай, слава богу, целы. Выкинув пакет с раскисшими хлебными крошками, занялся автоматом. Как мог, на коленях почистил его, песка внутри не было — и то хорошо.

Несмотря на то что вымок до нитки, в горле пересохло. Утолил жажду, и только тогда в голове прояснилось окончательно.

Все-таки случайность не случайность, но как говорится — нет худа без добра. Теперь не надо плутать по окрестностям, разыгрывая из себя беспечного бродягу, чтобы отделаться от «хвоста». Парень, что следил за мной, без сомнения, мысленно уже похоронил меня, вздохнув с облегчением: кому охота болтаться по затопленным улицам за каким-то придурком? Не сомневаюсь, что именно таковым он меня и считал, учитывая отношение наемников к егерям, рискующим жизнью за копейки. Теперь, избавившись от опеки, я мог вернуться за картой.

Накинув на плечи рюкзак и автомат, не спеша пошлепал по кромке воды. По обоим краям оврага возвышались ровно уложенные бетонные блоки с кое-где сохранившейся гранитной облицовкой. Что это, акведук или что-то другое?

Выбравшись из оврага по покореженным остаткам широкой лестницы, наверное, служившей раньше спуском к воде, я окончательно уверился, что овраг прежде был руслом реки. Наверху я огляделся, прикидывая, далеко ли меня унесло подземным потоком.

Судя по расстилающемуся вокруг виду, труба выплюнула мое бессознательное тело в районе какого-то лесопарка, или точнее — того, что от него осталось. Из земли, превратившейся от дождя в скользкую грязь, то тут, то там торчали ссохшиеся стволы непонятно как уцелевших на ветру и зное мертвых деревьев, в сумраке больше похожих на причудливых монстров, тянущихся из недр городских подземелий на свободу. Кое-где виднелись догнивающие остовы скамеек и полуразрушенные каменные беседки. Бьюсь об заклад — раньше это место было очень популярно среди горожан. Лес, речка — что еще нужно для отдыха в центре большого пыльного города? Смущало только то, что сток выходил в такое место, значит, это была не канализация, а какой-то дренаж или, скорее, саму реку упрятали под землю в бетонную трубу. Остатки парапета и гранитная плитка на нем убеждали в том, что в давние времена тут была набережная.

Я оглядывал окрестности и пытался представить, как здесь раньше прогуливались люди, наслаждаясь густой тенью в липовой аллее. Я вспомнил свою прогулку во сне с юной девушкой. В груди потянуло холодком. Будь тот сон реальностью, все мною увиденное вполне могло происходить именно в этом месте. Тогда тут был рай. Сейчас же все превратилось в пейзаж, сошедший с холста сумасшедшего художника.

Я шел дальше, проигрывая картинку из сна, как все это могло быть, и мне становилось только хуже. Как многого мы лишились, как мало у нас осталось. Просто необходимо вернуть карту, и, если все правда, вернуть нам всем надежду.

Опять пошел дождь — несильный. Так, моросило мелкой крошкой и будто повисало в воздухе — как дым.

На расстоянии примерно полукилометра, сквозь пелену водной пыли проступили очертания какого-то большого сооружения, похожего на башню. Раньше мне не доводилось бывать в этих местах. По крайней мере, глаз не мог зацепиться хоть за что-то, что вызывало бы какие-нибудь ассоциации.

За неимением других значимых ориентиров двинулся к темному силуэту, одним жирным мазком прочерченному на фоне серого неба. Ботинки увязали в грязи, под подошвами противно чавкало, словно кто-то неведомый, подкрадываясь сзади и давясь слюной, предвкушал, как закусит неожиданным путником.

Если честно, то здесь мне совершенно не нравилось, и я поспешил быстрее унести отсюда ноги. К тому же предполагал скорое наступление ночи. Ведь я не учел одной маленькой детали — сколько времени провалялся без сознания. Два часа, три, четыре или больше. После сумерек дождливого дня ночь наступает неожиданно. Не хотел бы, чтобы тьма застала меня именно здесь. Можно было бы свериться по часам, но я разбил их, пока меня мотало в трубе, это была еще одна утрата помимо сухарей. Жаль, отличные были часы, но пришлось оставить их на склоне оврага.

Чем ближе я подходил к башне, тем больше знакомого находил в ее силуэте: не единожды приходилось наблюдать ее с разных ракурсов, постоянно удивляясь, как она выстояла назло непогоде и времени. В переходах по запутанным московским улицам и незнакомым кварталам она часто служила ориентиром. Вот только никогда раньше не приходилось бывать настолько близко, чтобы, задрав голову и подставив лицо под капли дождя, смотреть на ее исполинское, раздавшееся внизу и сужающееся кверху тело, уходящее высоко в плотную завесу облаков.

Сомнений не оставалось, это была та самая, много раз мною виденная старая градирня. Почему мне ни разу не приходило в голову добраться до нее? Что за чушь я несу? Когда ты на службе, времени на личные желания нет. Как нет и желания заниматься чем-то личным, после изнурительного перехода.

Вскоре грязь под ногами сменилась местами вздыбленным, но все еще на удивление хорошо сохранившимся асфальтом. Широкая, удобная дорожка средь зеленого моря свежей травы — таким я представил вид этого места в прошлом. Непонятные картинки чего-то похожего всплыли в сознании и тут же растворились, оставив гадостный осадок в душе и привкус желчи во рту.

Дорога вскоре привела к большому зданию прямоугольной формы. Стенами ему когда-то служили большие стеклянные витрины, почти все давно осыпавшиеся под натиском времени. Ржавые остовы металлических рам свисали тут и там неряшливой рваной прической. Темнота, залитая внутрь, отпугивала. Я обошел их стороной и направился в сторону основания башни, темнеющего неподалеку.

Башня была настолько огромна, что, подойдя к ее подножию, с трудом мог различать его границы в туманном мареве, поднимающемся снизу. Как и в соседнем здании, сердцевина, скрытая за массивными опорами, была выполнена из стекла и стали. Вот только в отличие от него здесь все было в целости и сохранности. Одна из дверей приоткрыта.

Сняв автомат с предохранителя, я толкнул ее ногой и, оглядевшись, сделал шаг вперед.

Темнота и запустение — привычная картина.