Призрак - Ю Несбе

— Может, выпишем вам пропуск, — сказал Бельман, кивнув в сторону охранника.

Турд Шульц осторожно покачал головой.

— Я бы предпочел, чтобы наш разговор носил сугубо конфиденциальный характер.

— По правилам все должны регистрироваться, но заверяю вас, что информация не выйдет за стены Полицейского управления.

Бельман подал знак охраннику.

В лифте по пути наверх Шульц поглаживал пальцем бедж со своим именем, который охранник из «Секуритас» распечатал и велел приклеить на лацкан пиджака.

— Что-то не так? — спросил Бельман.

— Да нет, — ответил Турд, продолжая водить пальцем по беджу, как будто хотел стереть свое имя.

Кабинет Бельмана оказался на удивление маленьким.

— Дело ведь не в размере, — сказал Бельман тоном, свидетельствующим о том, что Турд не первый, кто выказал такую реакцию. — Отсюда творились великие дела.

Он показал небольшую фотографию на стене.

— Ларс Аксельсен, начальник отдела, раньше называвшегося Отделом грабежей. Участвовал в разгроме Твейтской банды в девяностые.

Он подал Турду знак присаживаться. Достал блокнот, но отложил его, когда встретился взглядом с Турдом.

— Итак? — произнес он.

Турд сделал вдох. И рассказал. Он начал с развода. Должен был начать с этого. С объяснения, почему это произошло. Потом перешел к рассказу о том, когда и где. А затем о том, кто и как. И в самом конце он рассказал о сжигателе.

Во время всего рассказа Бельман сидел, наклонившись вперед, и внимательно слушал. И только когда Турд рассказал о сжигателе, с лица его сошло сосредоточенное профессиональное выражение. После первой волны удивления на белых пигментных пятнах стала проступать красная краска. Это было удивительное зрелище, как будто внутри полицейского зажгли огонь. Он потерял контакт с глазами Бельмана и со злобным выражением на лице уставился на стену позади Турда, возможно, на портрет Ларса Аксельсена.

Наконец Турд закончил. Бельман вздохнул и наклонил голову. Когда он снова ее поднял, Турд заметил, что во взгляде полицейского появилось что-то новое. Что-то жесткое и вызывающее.

— Прошу прощения, — произнес начальник отдела. — От себя лично, от моих коллег и от всего нашего учреждения приношу извинения за то, что нам так и не удалось избавиться от клопов.

Турд подумал, что, вероятно, Бельман сказал это самому себе, а не ему, пилоту, привозившему контрабандой восемь килограммов кокаина в неделю.

— Я понимаю, что вы боитесь, — сказал Бельман. — Хотел бы я иметь возможность заверить вас, что бояться нечего. Но мой богатый опыт говорит, что, когда раскрываешь подобный вид коррупции, это перестает быть делом одного человека.

— Я понимаю.

— Вы еще кому-нибудь об этом рассказывали?

— Нет.

— Кто-нибудь знает, что вы здесь и говорите со мной?

— Снова нет.

— Ни один человек?

Турд посмотрел на него. Криво улыбнулся, не озвучивая свои мысли: а кто бы это мог быть?

— Хорошо, — сказал Бельман. — Как вы, конечно, понимаете, вы пришли ко мне с большим, серьезным и крайне деликатным делом. Мне нужно необычайно осторожно провести внутреннее расследование, чтобы не проинформировать тех, кого не следует. Это означает, что с этим делом мне надо будет пойти к вышестоящему начальству. Строго говоря, после того, что вы рассказали, мне следовало бы арестовать вас, но ваше заключение в изолятор может раскрыть и вас, и нас. Поэтому, пока ситуация не прояснится, поезжайте домой и сидите там. Понятно? Никому не рассказывайте о нашем разговоре, не выходите на улицу, не открывайте двери незнакомым людям и не поднимайте трубку, если вам будут звонить с незнакомых номеров.

Турд задумчиво кивнул:

— Сколько времени это займет?

— Максимум три дня.

— Вас понял.

Бельман вроде бы хотел что-то добавить, но остановился, помедлил немного и все-таки решил продолжить.

— Есть вещи, с которыми мне так и не удалось смириться, — сказал он. — Что некоторые люди готовы сломать жизнь другим людям ради денег. То есть я могу кое-как понять нищего афганского крестьянина. Но норвежец с зарплатой командира экипажа…

Турд Шульц встретился с ним взглядом. Он был готов к этому, он почти испытывал облегчение оттого, что эти слова были наконец произнесены.

— Тем не менее вас можно уважать за то, что вы добровольно пришли к нам и выложили карты на стол. Я знаю, что вы понимаете, чем рискуете. В дальнейшем вам будет непросто оставаться собой, Шульц.

С этими словами начальник отдела поднялся и протянул ему руку. И Турд подумал то же самое, что думал, когда увидел его внизу: рост Микаэля Бельмана прекрасно подходит для того, чтобы пилотировать истребители.

В то самое время, когда Турд Шульц вышел из дверей Полицейского управления, Харри Холе позвонил в дверь Ракели. Она открыла. На ней был халат, глаза еще не открылись. Она зевнула.

— Я лучше выгляжу в середине дня, — произнесла Ракель.

— Хорошо, что один из нас прекрасно выглядит в середине дня, — сказал Харри и вошел.

— Удачи, — пожелала она, когда он приблизился к столу в гостиной, на который были навалены горы бумаг. — Здесь все. Доклады следователей. Фотографии. Вырезки из газет. Свидетельские показания. Он очень основательный. А мне пора на работу.

После того как дверь за ней захлопнулась, Харри сварил первую чашку кофе и приступил к изучению документов.

Проведя три часа за чтением, он вынужден был прерваться, чтобы побороть нарастающее уныние. Харри взял чашку и подошел к окну в кухне. Напомнил самому себе, что он здесь для того, чтобы найти повод усомниться в вине, а не доказательства невиновности. Сомнения были. И все же. Документы трудно было истолковать двояко. И весь его опыт долгих лет работы следователем по раскрытию убийств работал против него: на удивление часто вещи оказывались именно такими, какими казались.

После следующих трех часов чтения вывод оставался прежним. Ничто в этих материалах не оставляло шанса дать им другое объяснение. Это не значит, что другого объяснения не было, но его не было в этих материалах.

Харри ушел до возвращения Ракели, уверив себя, что во всем виновата смена часовых поясов и ему необходимо поспать. Но он знал, что причина в другом. Он был не в состоянии признаться ей, что все прочитанное не смогло укрепить его сомнений, которые были правдой, путем и жизнью и единственной возможностью спасения.

Поэтому он оделся и ушел. Он проделал пешком весь путь от Хольменколлена, мимо района Рис, через Согн, Уллевол и Болтелёкка к ресторану «Шрёдер». Решил было зайти, но передумал. Вместо этого двинулся дальше на восток, через реку, в Тёйен.

И когда он открывал двери «Маяка», дневной свет начал немного меркнуть. Все было так, как он помнил. Светлые стены, преобладающий в интерьере кофейный цвет, большие окна, чтобы в помещение попадало как можно больше света. И среди всего этого света за столами с кофе и бутербродами сидел дневной контингент. Кто-то из клиентов положил голову на стол, как будто только что пробежал пятьдесят километров, другие вели прерывистые разговоры на наркоманском языке, третьих по виду запросто можно было бы встретить за чашечкой кофе во вполне приличном буржуазном кафе «Юнайтед бейкериз», перед которым обычно выстраивается армада детских колясок.