Призрак - Ю Несбе

Харри вытряхнул из пачки новую сигарету:

— К сожалению, в этом деле сомнений не осталось. Я уезжаю домой.

— В таком случае счастливого пути. Я должен успеть на свою церковную службу.

Раздался гудок автомобиля, и Харри машинально повернулся. Передние фары ослепили его и исчезли за поворотом. Тормозные фонари полицейской машины, снизившей скорость при въезде в гараж, в темноте были похожи на горячие угли. А когда Харри повернулся обратно к Като, того уже не было. Казалось, что старый пастор растворился во мраке, Харри слышал только звук шагов человека, идущего по направлению к кладбищу.

Как он и рассчитывал, сбор багажа и выписка из «Леона» заняли ровно пять минут.

— Гостям, которые платят наличными, мы делаем небольшую скидку, — сказал парень за стойкой.

Не все было новым.

Харри заглянул в бумажник. Гонконгские доллары, юани, американские доллары, евро. Зазвонил мобильный телефон. Харри ответил, веером раскладывая купюры перед парнем:

— Говорите.

— Это я. Что ты делаешь?

Черт. Он не собирался звонить ей до тех пор, пока не доберется до аэропорта. Хотел сделать все как можно проще и жестче. Порвать все одним движением.

— Выписываюсь из гостиницы. Я перезвоню через две, хорошо?

— Я просто хотела сказать, что Олег связался со своим адвокатом. Э-э… в общем, с Хансом Кристианом.

— Норвежские кроны, — сказал парень.

— Олег говорит, что хочет встретиться с тобой, Харри.

— Черт!

— Что, прости? Харри, ты здесь?

— Вы принимаете карты «Виза»?

— Для вас будет дешевле дойти до банкомата и снять наличные.

— Встретиться со мной?

— Он так сказал. И как можно скорее.

— Это невозможно, Ракель.

— Почему?

— Потому что…

— Банкомат всего в ста метрах отсюда по улице Толлбугата.

— Потому что?

— Просто прими карту, ладно?

— Харри?

— Во-первых, это невозможно, Ракель. Ему запрещено принимать посетителей, и я не смогу еще раз обойти этот запрет.

— А во-вторых?

— Во-вторых, я не вижу в этом смысла, Ракель. Я прочитал все документы. Я…

— Что ты?

— Я думаю, это он застрелил Густо Ханссена, Ракель.

— Мы не принимаем «Визу». У вас есть другие карты? «МастерКард», «Американ экспресс»?

— Нет! Ракель?

— В таком случае пусть будут доллары или евро. Обменный курс не очень выгодный, но все равно лучше, чем оплата картой.

— Ракель? Ракель? Черт!

— Что-то случилось, Холе?

— Она положила трубку. Этого достаточно?

Я стоял на улице Шиппергата и смотрел, как с неба льет дождь. Зима в общем-то так и не наступила, а вот дожди шли все чаще и чаще. Но спрос из-за этого не упал. Мы с Олегом и Иреной за день продавали больше, чем я продавал за целую неделю, когда работал на Одина и Туту. В среднем я зарабатывал по шесть тысяч в день. Я пересчитал футболки «Арсенала» в центре. Оборот старикана должен был составлять больше двух миллионов в неделю, и это только осторожные предположения.

Каждый вечер, перед тем как произвести расчет с Андреем, мы с Олегом тщательно пересчитывали кроны и остаток товара. У нас не бывало ни кроны недостачи. Это было невыгодно.

И на Олега я мог положиться на все сто процентов — у него не хватило бы фантазии задумать что-нибудь, это означало бы, что он не понял концепцию относительно воровства. А может быть, его мозги и сердце были до краев переполнены Иреной. Ужасно смешно было наблюдать, как он вилял хвостом, когда она находилась поблизости. И насколько слепа она была к его поклонению. Потому что Ирена видела только одно.

Меня.

Меня это не мучило, но и не радовало, просто так было, и так было всегда.

Я хорошо ее знал, точно знал, как заставить ее маленькое, свободное от наркотиков сердце забиться, сладкий ротик — засмеяться, а ее голубые глаза — наполниться слезами (если бы я этого захотел). Я мог бы позволить ей уйти, открыть дверь и сказать «до свидания». Но я же все-таки вор, а воры не отдают просто так то, что надеются когда-нибудь продать. Ирена принадлежала мне, но два миллиона в неделю принадлежали старикану.

Удивительно, как шесть тысяч в день заставляют передвигаться твои ноги, если ты любишь добавлять кристаллический амфетамин в напитки вместо льда и носить одежду, купленную не в «Кубусе». Поэтому я по-прежнему жил в репетиционном зале вместе с Иреной, которая спала на матраце позади ударной установки. Но она справлялась, не притрагивалась ни к чему крепче сигарет, ела только вегетарианское дерьмо и открыла хренов банковский счет. Олег жил дома у мамочки, так что он купался в деньгах. К тому же он подтянулся, стал учиться и даже возобновил тренировки на «Валле Ховин».

Стоя на Шиппергата, размышляя и подсчитывая, я увидел, как сквозь потоки дождя ко мне идет человек. Очки его запотели, редкие волосы приклеились к голове, а одет он был во всепогодную куртку из тех, что твоя жирная страшная подружка покупает вам обоим на Рождество. То есть либо подружка у этого мужика была жирной и страшной, либо ее вообще не было. Такой вывод можно было сделать, глядя на его походку. Он прихрамывал. Наверняка уже придумано слово, камуфлирующее его недостаток, а я называю это кривоногостью, но ведь я не боюсь произносить вслух такие слова, как «маниакальная депрессия» и «негр».

Он остановился передо мной.

К этому моменту я уже перестал удивляться тому, какие люди покупают героин, но этот мужик определенно не относился к категории обычных покупателей наркоты.

— Сколько…

— Триста пятьдесят за четвертак.

— …вы платите за грамм героина?

— Платим? Мы продаем, чучело!

— Я знаю. Просто провожу исследование.

Я посмотрел на него. Журналист? Социальный работник? А может, политик? Однажды, когда я работал на Одина и Туту, ко мне подошел похожий тип и сказал, что работает в городском совете и в каком-то комитете под названием РУНО, а потом очень вежливо спросил, не могу ли я прийти на заседание этого комитета, посвященное «молодежи и наркотикам». Они хотели услышать «голос с улицы». Я ради смеха приперся и послушал, как они болтают о движении ЕГПН[31] и о грандиозном международном плане по созданию Европы, свободной от наркотиков. Я пил колу с булочками и смеялся до слез. А вела заседание эдакая сексапильная мамаша с вульгарными белыми волосами, мужскими чертами лица, на высоких каблуках и с командным голосом. На какое-то мгновение я задумался, только ли грудь она прооперировала у пластического хирурга. После заседания она подошла ко мне, представилась секретарем члена городского совета, отвечающего за социальное обеспечение и профилактику различных зависимостей, и сказала, что с удовольствием побеседует со мной об этих вещах. Она спросила, можем ли мы встретиться у нее дома как-нибудь, когда у меня будет «возможность». Как выяснилось, она не была мамашей и жила на своей ферме совершенно одна. Она открыла мне дверь в узких брюках для верховой езды и потребовала, чтобы мы сделали это в конюшне. Меня не волновало, на самом ли деле ей отрезали член. Хирурги прекрасно убрали за собой и вставили доильный аппарат, который работал без устали. Но немного странно трахать женщину, воющую, как модель самолета, в двух метрах от здоровенных, жующих жвачку лошадей, которые стоят и не слишком заинтересованно наблюдают за вами. После того как все закончилось, я вытащил солому из задницы и спросил, не одолжит ли она мне тысчонку. Мы продолжали встречаться до тех самых пор, пока я не начал зашибать по шесть тысяч в неделю. В промежутках между трахачем она успела рассказать, что секретарь члена городского совета не сидит, строча письма для своего шефа, а занимается практической политикой. Что, несмотря на ее теперешнее рабское положение, именно она делает всю работу. И когда нужные люди это поймут, наступит ее очередь стать членом городского совета. Из ее рассказов о жизни в ратуше я понял, что все политики, и большие и маленькие, хотят иметь две вещи: власть и секс. Именно в таком порядке. Когда я шептал ей на ухо «министр» и одновременно засовывал в нее два пальца, я мог заставить ее кончить так, что струя долетала до самого загона для свиней. Я не шучу. И на лице у мужика, что стоял передо мной, я прочитал почти такое же болезненно сильное желание.